Превосходно сшитый сюртук обрисовывал широкие плечи. Он был очень темноволосый, высокого роста и даже со спины выглядел пугающе внушительно. Уже сейчас Мартиса чувствовала, что он держится с истинным достоинством владельца замка. Холли колебалась, Мартиса молчала. В тишине было слышно только потрескивание огня в камине. Наконец заговорил хозяин:
— Спасибо, Холли, можешь нас оставить.
Потом он повернулся к ним лицом. Мартиса громко ахнула: на нее смотрели горящие глаза того самого незнакомца, который посадил ее на коня и под дождем примчал в замок. Он ничего не говорил, лишь смотрел на нее без улыбки. Мартисе показалось, что он снова пристально разглядывает ее — слишком пристально, как будто что- то высматривает.
— Добро пожаловать… леди Сент-Джеймс.
— Неужели, лэрд Кригэн? Вы же говорили, что меня здесь не ждет гостеприимный прием.
— Конечно, я говорю вам «добро пожаловать», ведь вы мне писали и предупреждали, что приедете.
— Вы пытались меня отпугнуть.
— Боюсь, что в этом я не преуспел.
— Почему?
— Не знаю. Почему вы все-таки здесь?
Мартиса вздохнула с подчеркнутым раздражением:
— Милорд, почему вы пытались меня запугать?
— Потому что вам не следует здесь находиться, — сказал он просто.
Он обошел вокруг кресел эпохи королевы Анны и подошел к столику, на котором стоял хрустальный графин и несколько бокалов.
— Не желаете ли выпить бренди, леди Сент-Джеймс? В такой холодный сырой вечер это поможет вам согреться.
— Да, спасибо.
Пока лэрд Крмгэн наливал напиток янтарного цвета в два бокала, Мартиса чувствовала, что он продолжает ее изучать. Он двигался легко, с плавной грацией человека, рожденного и воспитанного быть хозяином замка.
Он подошел к Мартисе и буквально сунул ей в руку бокал с бренди. Он снова стоял близко, возвышался над ней, пугал своей сдерживаемой энергией, волновал своим мужским ароматом, взглядом удивительных золотисто-зеленых глаз. Мартиса вдруг с особой ясностью вспомнила слова из письма Мэри:
«…это самый потрясающий, самый привлекательный мужчина из всех, кого мне доводилось встретить… Его глаза горят как огонь, взгляд завораживает, я не могу противостоять силе его рук. Он соблазнил меня в лунном свете… он одновременно и галантный, и необузданный…»
Да, в нем есть все это, и еще много больше, подумала Мартиса. Сейчас, когда он стоял рядом, даже не прикасаясь к ней, лишь откровенно наблюдая дерзким взглядом, ее охватывал трепет. Казалось, он суров и тверд, как скалистая гора, а элегантный сюртук из тонкой ткани и шелковая рубашка под ним — только маскировка, придающая ему видимость утонченности.
Он коснулся ее бокала своим.
— Пейте же бренди, миледи. Осмелюсь заметить, у вас был трудный вечер.
— Осмелюсь заметить, — машинально повторила Мартиса.
Она понимала, что ей нужно отойти от него, но сделать это осторожно, иначе он подумает, что она его боится. А она не боится. Она… Ну да, боится. Потому что его угроза, казалось, подразумевала не физическое насилие… хотя, может быть, насилие тоже подразумевалось. Кто знает, что у него на сердце? Мартиса была уверена, что, кроме Мэри, немало бедных невинных девушек стали жертвами его опасного обаяния.
Однако она не заблудшая невинная девица, она осторожная и искушенная женщина, которая полна решимости выяснить правду и добиться справедливости. Она не позволит к себе прикоснуться и не даст себя одурачить.
Но несмотря на все ее мысленные заявления, он все-таки к ней прикоснулся: взял за подбородок, приподнял ее голову и принялся оценивающе рассматривать. Мартиса чувствовала прикосновение его пальцев — теплых, сильных, намекавших на еще большую силу — и не могла отпрянуть. Она стиснула зубы, едва не кипя от его прикосновения. Он почувствовал ее движение, и на его губах появилась зловещая улыбка, однако когда она уже готова была в ярости вырваться от него, он внезапно отпустил ее сам.
— Вы не очень похожи на свою сестру, леди Сент-Джеймс.
— Нет, — бесстрастно сказала Мартиса, — мы не очень похожи.
— Полагаю, миледи, вы бы хотели увидеть место, где она похоронена?
Мартиса подумала: неужели в нем нет никакого чувства, неужели он не скорбит по своей жене? Или он сам отправил ее в могилу прежде времени?
Она помедлила с ответом: стояла темная ночь, за стенами замка все еще завывал ветер, бушевала буря. Мартиса не знала, куда он собирался ее вести, и хотя клялась, что не боится темноты, с нетерпением ждала солнечного света.
— Думаю, может быть, утром…
— Конечно, было очень глупо с моей стороны предложить это сейчас.
Он быстро извинился, но когда отошел от Мартисы, по его насмешливой и одновременно любопытной улыбке она поняла, что он заметил, что она испытывает неловкость. Мартисе была ненавистна мысль, что она дала ему заметить ее слабость.
— Я провожу вас в склеп завтра, леди Сент-Джейме. А теперь, полагаю, вы бы хотели вернуться в свою комнату и отдохнуть.
— Да, пожалуй…
— Я прикажу подать вам обед в комнату. Позвать Холли, чтобы она вас проводила?
— Спасибо, не нужно, я найду дорогу.
Он кивнул.
— Что ж, в таком случае, леди Сент-Джеймс, спокойной ночи.
— Спокойной ночи, лэрд Кригэн.
Она направилась к лестнице, но он окликнул ее с какой-то странной интонацией:
— Миледи, у вас определенно был очень тяжелый год. Ваш муж погиб в этой ужасной американской войне, а потом вы узнали, что ваша сестра тоже умерла… как странно, миледи. За несколько лет жизни в этих диких краях вы приобрели заметный американский акцент.
Мартиса подошла к лестнице и вцепилась пальцами в перила.
— Приобрести акцент очень легко, лэрд Кригэн. — Она повернулась к нему и вздернула подбородок. — А вы, милорд, позвольте заметить, свой шотландский акцент почти совсем утратили.
— Миледи, но я учился в Оксфорде и Йеле, и, уверяю вас, если захочу, моя шотландская картавость может быть просто ужасной.
— О, я в этом не сомневаюсь, — ответила Мартиса.
Он улыбнулся.
— Простите мое любопытство, миледи, но как ваше полное имя? Маргарет, не так ли?
Она стиснула зубы и ответила ровным голосом:
— Мартиса, лэрд Кригэн. Мэри звала меня Мэгги, но это было уменьшительное от «Мартиса», а не от «Маргарет». Спокойной ночи, сэр.
— Спокойной ночи.
Мартиса взбежала вверх по лестнице и не останавливалась до тех пор, пока не оказалась в своей комнате. Войдя, она закрыла на щеколду двери на балкон, потом задвинула засов двери на галерею и только после этого позволила себе броситься на кровать. Ее сердце громко колотилось.
Он ее подозревает!
Но он не может ее подозревать!
Лежа поперек кровати, она слушала прибой, яростно ревевший далеко внизу, шум и вой ветра. Однако в комнате ее согревал камин, и буря была бессильна против его тепла.
