Она с облегчением убедилась, что в духовке чисто; лишь с дверцы свалился кусок многолетней пыли, напоминавший шнурок для ботинок. Истратив половину тонкой свечки и устроив несколько микровзрывов, она все же добилась своего: в глубинах духовки загорелся крошечный голубой огонек.
— Я редко готовлю, — призналась Марина очарованной Леоноре. — Сходи в сад и поищи там петрушку и шнитт-лук. Я думаю, эта духовка раскочегарится еще очень не скоро.
Леонора вышла в узкий и длинный сад и принялась копаться в кудрявом мхе и прекрасно себя чувствовавших сорняках в надежде опознать траву, которую втыкают в яйцо.
Марина посмотрела на газон и подумала, что скоро придется доставать из сарая косилку и тратить лучшую часть утра на то, чтобы пробудить ее к жизни.
Стоял ранний апрельский вечер. Сад был изумрудно-зеленым, на деревьях проклевывались почки. Сверкала трава, смоченная недавно прошедшим дождем. Марина подняла голову и вдохнула в себя влажный воздух.
— Нашла! — ликующе воскликнула Леонора. — Вот она!
Марина наклонилась и увидела чахлую веточку;
— Ну, так расскажи мне про эту таинственную мисс Пич, — сказала она, подступая к петрушке с ножницами.
— Мой папа собирается жениться на ней, — ответила Леонора. — Когда петрушка становится такой длинной, ее нужно срезать. Ей не будет больно, она быстро вырастет и станет кудрявая.
— Попытаюсь запомнить, — задумчиво сказала Марина. — А твой папа знает об этом? О том, что собирается жениться?
Леонора улыбнулась новой подруге с безмятежной самоуверенностью ребенка:
— Я одна знаю об этом. И ты тоже.
И у расчувствовавшейся Марины внезапно возникло ощущение, что то, чего хочет Леонора, непременно сбудется.
Женщина срезала шнитт — очень приятную травку, которая росла, несмотря на все попытки ее изничтожить, — и спросила:
— А как мисс Пич? Что она думает об этом?
Судя по выражению глаз Леоноры, мисс Пич отводилась роль простая и понятная — делать то, что хочет папа. Вполне справедливая мысль для любимой дочки. Но спросить все же следовало.
Однако немедленного ответа Марина не получила.
— Наверно, плита уже раскочегарилась, — предположила девочка.
— Наверно, — согласилась Марина.
Они взяли траву и вернулись на кухню. Из духовки струилось приятное тепло. Леонора посмотрела на плиту с жадным ожиданием, а Марина — с облегчением.
Они поставили в духовку две сковородки с яйцами, и Марина стала накрывать на стол, а Леонора — резать треугольниками хлеб для тостов.
— Думаю, мисс Пич еще не знает, — сказала девочка. — Пока не знает.
Марина посмотрела на старые настенные часы. С тех пор как он уехал, прошло четыре часа. За это время мисс Пич могла бы узнать о Франсуа Рожье много интересного… Прекрати, прикрикнула она на себя. Нельзя так легкомысленно относиться к серьезным вещам.
Она положила нарезанный хлеб на сковородку, и тот громко зашипел.
Марина с любовью посмотрела на глянцевую головку Леоноры, вдруг вспомнила про свое давешнее гадание на картах, и у нее сжалось сердце. Леонора и Франсуа полетят в Нью-Йорк смотреть на то, как ее мать и его жена свяжет себя с чужим человеком. Это событие важное. Так сказали карты. А для Леоноры оно значит очень много.
И это тоже прекрати, гневно сказала себе Марина. Карты не имеют силы. Они ничего не могут сказать. Все, что они могут, это обольстить душу человека. Они лукавы и капризны. Но, в конечном счете, бессильны.
Она приподняла ножом кусочки хлеба и проверила, не подгорают ли края.
— Готово? — жадно спросила Леонора.
— Почти. Теперь недолго.
Свободной рукой Марина обняла ее за плечи, и девочка прижалась к ней.
Нет, карт нечего бояться. По-настоящему следует бояться только собственного ума. В те дни, когда она давала «консультации», карты прилетели по воздуху, укоренились в ее мозгу и отравили страстью к предсказаниям. Будь они прокляты!
— Ммм, — промычала Леонора, нюхая воздух. — Не могу дождаться, когда будет готово!
Риск придерживался того же мнения. Он сидел у духовки, высоко задрав нос, и морда у него была глупая и блаженная.
По кухне распространялось тепло и окутывало их как фланелевая ночная рубашка.
Внезапно Марина вспомнила крошечную сельскую больницу, где она в пятилетнем возрасте лечилась от краснухи. На стене висели тарелка и гобелен с розовой каемкой, в центре которого красовалось старательно вышитое темно-синими нитками ободряющее послание. Марина видела это послание так ясно, словно гобелен висел у нее перед глазами:
Глава 14
Зоя была влюблена, полна счастья и чувствовала себя так, словно ей предстояло отправиться в некое упоительное путешествие. Франсуа покажет ей новую жизнь; с ним ее ждет то, о чем она не смела и думать. Казалось, жар его любви и страсти растопил ужас прошедших недель, ощущение темной клетки, в которой бился ее разум, атакованный невидимым врагом.
Когда Франсуа приходил, чтобы провести с ней несколько коротких часов, она смотрела в его смуглое лицо древнего жреца и понимала, почему обыкновенные здравомыслящие люди сходят с ума от любви, бросают дом, семью, отказываются от карьеры и даже начинают войну.
Казалось, с ним творится то же самое. Обнимая ее, Франсуа ощущал уверенность в будущем и знал, что они будут вместе до конца дней. А когда он смотрел в ее чудесные лучащиеся глаза, то видел в них отражение собственной любви. Это разжигало в нем желание и доставляло незнакомое доселе удовлетворение.
Но Зоя не желала думать о будущем. Она жила сегодняшним днем и мечтала только об одном: быть с ним. Все прочее для нее не существовало.
Франсуа это было приятно и в то же время слегка раздражало. Сам он был человеком действия.
— Что будем делать? — спросил он однажды вечером, когда прошло несколько волшебных недель взаимного узнавания.
Они ужинали у Зои. Точнее, Франсуа предпринимал отчаянные попытки отведать тщательно приготовленного Зоей жареного цыпленка, но оба были возбуждены, томились от ожидания и не могли проглотить ни кусочка.
Зоя положила вилку, тряхнула головой, отбрасывая волосы со лба, и улыбнулась.
— Делать? То же, что делали до сих пор. Любить друг друга.
— Ах, Зоя, любовь моя! Ты такая честная, такая прямая! — Франсуа наклонился через стол и поцеловал ее в губы. — Если бы ты знала, как мне в тебе это нравится… Но мы должны решить, как жить дальше.
Он протянул руку и сжал ее кисть.
