– Нет, милорд, никакого разочарования.
Несмело коснулась она пальцами его груди, и ее зачаровали жесткие волоски, росшие на ней. Чуть осмелев, Женевьева провела ладонью по его шее, по лицу, лаская и познавая его черты. Ее ласки были для него неожиданны и приятны. Он уже неплохо знал ее, но с каждым разом, казалось, узнавал все ближе и ближе.
Это был их мир, место, куда они могли уйти вдвоем, где ничто больше не имело смысла. Страсть… Женевьева вспомнила, как Эдвина говорила ей, что страсть может быть очень, очень опасной, ибо приносит с собой много боли и страданий…
Но сейчас это было величайшее чудо. Оно привлекало и разжигало внутри Женевьевы жаркий огонь, который разгорался все ярче и ярче, и наконец, превратился в сияющее солнце, затмившее все своим светом. Больше ничего не было, только свет и радость. Женевьева смутно помнила, что она металась и кричала, что была смущена этим, ибо никогда прежде не испытывала таких сильных ощущений. Но как было бороться с ними, как она могла сдержать себя, когда с ней рядом был он, когда он стал частью ее, был внутри ее… Такой великолепный, такой прекрасный…
Он наслаждался ею, нежно, трепетно, чувственно прижимая ее к себе. Женевьева была так близка от него, что снова могла прикоснуться к его щеке, заглянув в его глаза, она прошептала:
– Я совсем не жалею о том, что ты позвал меня сегодня.
Тристан улыбнулся, оперся на локоть, нашел в ее косах бант и начал развязывать его, осторожно распутывая ее волосы и раскладывая их на простынях. Его глаза ловили золотистый отблеск ее локонов, он зарылся в них лицом и провел губами по ее шее, собирая соль их первого настоящего соития. Женевьева застонала и задрожала, когда Тристан осторожно переместил рот к ее груди и начал ласкать ее соски, то губами, то языком, то легонько прикусывать зубами. Но вот его губы скользнули ниже… и Женевьева почувствовала снова опаляющий огонь страсти. Она умирала и снова возрождалась… Она протестовала, ибо не могла себе позволить чувствовать так бурно… Это было непереносимое блаженство, она металась, стараясь вырваться из его объятий, но он держал ее, обладал ею, наслаждался ею…
И вот она почувствовала, что стала свободной, что воспарила ввысь… До какого же предела может усиливаться это чувство… Она что-то неистово шептала ему, и он вторил ей, нежно, страстно…
Наконец Женевьева уснула, совершенно опустошенная, в своей кровати, в своей спальне, но в его руках…
Женевьева поплотнее закуталась в одеяла, ей было так тепло и уютно, как никогда прежде.
Она знала, что вокруг нее что-то происходит, но понимала, что ей нет нужды тревожиться. Сквозь полудрему Женевьева слышала, как раскрылась дверь, и Роджер де Трейн что-то сказал Тристану, она чувствовала, что Тристан все еще лежит рядом с ней и что рука его покоится на ее груди, и она ощутила от этого странную неловкость и смущение, нежелание, чтобы это видели другие, и не имеет значение, сколько одеял находится поверх его руки и скрывают ли они ее от постороннего взора.
Но Женевьева также смутно сознавала, что все вокруг прекрасно понимали, какая роль отведена ей при новом хозяине Эденби, и она ничего не могла, да и не хотела с этим поделать, ибо слишком устала от борьбы, она просто спала и не хотела прерывать свой сон.
Как только Роджер вышел, Тристан живо вскочил с постели и Женевьева попыталась открыть глаза, слыша, как он пробормотал:
– Господи Боже, – когда снова раздался неуверенный стук. Женевьева успела заметить сквозь приоткрытые веки, как быстро Тристан напялил на себя одежду и подошел к двери, распахнув ее настежь.
На этот раз вошел Джон. Женевьева не слышала, о чем они говорили, но внезапно, когда оба, Джон и Тристан, уже выходили из комнаты, вспомнила, что сегодня день свадьбы Эдвины и Джона.
– Женевьева…
Она моргнула, повернув голову на робкий шепот, пытаясь разглядеть того, кто к ней обращался. В дверях спальни стояла Эдвина, видимо, не решаясь переступить порог.
– А где Тристан? – спросила молодая женщина, робко входя в комнату.
– Я не знаю.
– Его здесь нет?
– Нет.
Эдвина быстро подошла к кровати и примостилась на краю. Женевьева поразилась, какая она сегодня была молодая, румяная и красивая.
– Ты спрашивала? – озабоченно спросила Эдвина племянницу, – ты спросила его, отпустит ли он тебя на нашу свадьбу?
Женевьева отрицательно покачала головой.
– Нет еще, но…
Она замолчала и прикусила губу. Как Эдвина нетерпелива! Женевьева подумала, что Тристан спал рядом с ней, хотя прежде поклялся не делать этого никогда, вспомнила, какие странные и откровенные разговоры они вели ночью между собой. Для непримиримых врагов, какими они были, между ними, похоже, возникло то, что можно было назвать близкой дружбой.
– О, Эдвина! Я думаю, что буду с вами.
– Эдвина, – Женевьева не смогла сдержать улыбки и, обняв подушку, продолжила заговорщицким тоном.
– Женевьева, ведь я говорила тебе, что ты должна лишь немного уступить, и у тебя все получится с этим человеком. Не проявляй враждебности, будь нежной и податливой, и все уладится! Ты просто молодец!
Эдвина вскочила на ноги и устремилась к двери, в то время, Женевьева взвешивала сказанные ею
