Казалось, что длится это целую вечность, она лежит на кровати напряженная, дрожащая от его прикосновений и шепота. Она не сопротивлялась, она сдалась, она была просто не в состоянии больше сопротивляться. Все, что ей оставалось – это закрыть лишь глаза и отдаться его рукам.
Он был нежен и терпелив, и когда девушка задрожала, Тристан успокоил ее легкими прикосновениями. Она не выражала своего согласия… но страх медленно оставлял ее. Прикосновения его рук были успокаивающими и вовсе не болезненными. Как будто они играли на где-то глубоко спрятанном инструменте внутри ее тела, который не мог оставаться безответным…
Он колдовал при бледном свете луны, сочившимся через узкие окна… Терпение Тристана было бесконечным. Женевьева смутно понимала, что она сдается совершенно иначе, чем если бы она уступила его грубой силе. Его прикосновения… они пробуждали ее к жизни. Ее тело еще было холодным, но там, где он касался его, разгорался огонь, а где не касался – страстно желало его прикосновений. Не прикосновений Тристана де ла Тера – врага, но мужчины, лежавшего рядом с ней.
В каком-то уголке ее сознания, она помнила, кем он был, но это знание отступало все дальше и дальше под напором новых ощущений, не оставлявших места ни для чего иного. Она никогда не испытывала прежде ничего подобного, и сейчас чувствовала, что живет какой-то новой необыкновенной жизнью.
Она снова застонала, когда Тристан переместился, наклонил к ней свою голову, захватил губами ее грудь и нежно коснулся языком соска. Его движения усилились, вот он плотно сжал губами сосок и потянул, облизав его, но тут же ослабил свою хватку и снова легко коснулся языком ее груди. Женевьева не могла вспомнить, как ее пальцы оказались в его волосах. Бессознательно она приподняла колено и скрестила ноги, почувствовав нарастание сладостного ощущения внутри. Она вдыхала его запах, чистый, мужской запах мускуса и еще чего-то, и почувствовала, как медленно ее обволакивает туман страсти, как в тайном интимном месте накапливается желание.
Его губы скользнули по ложбинке меж ее грудей, задержались ненадолго там, и вот он обхватил другую грудь. Женевьева вздохнула. Ее руки упали на его плечи, и она с трепетом ощутила тугие мышцы под его кожей, ощутила всю их мощь своими пальцами. Как мужчина Тристан был просто великолепен: мужественный, стройный, сильный, прекрасно сложенный и… Вот он приблизил свое лицо… Какое-то мгновение пристально смотрел в ее глаза, и затем их губы встретились. Язык его прикоснулся к ее губам и с нежной требовательностью, разомкнув их, проник внутрь. Его губы широко раскрылись, а язык проникал все глубже в рот. И Женевьева ощутила, как все ее тело наливается приятной тяжестью, а внизу живота возникло ощущение горячей пустоты. Она желала его. Она могла ненавидеть Тристана, но чувство, которое она испытывала, было неподвластно ненависти.
В эту ночь в Женевьеве проснулась женщина. Инстинктивно она застонала, когда его руки возобновили блуждания по ее телу, скользя вниз, поглаживая ее бедра, раздвигая ее ноги. Она протестующе всхлипнула, и Тристан медленно прервал поцелуй, зашептав прямо ей в губы:
– Не бойся… не бойся… позволь мне прикоснуться к тебе.
Женевьева вцепилась в его плечи, стараясь не сопротивляться, и их губы снова встретились, слились воедино, поцелуй отвлекал, но не ее от движений его руки по внутренней поверхности ее бедер, и она чувствовала, как его пальцы потихоньку подбираются к самому сокровенному. Ее ногти впились в его спину от внезапной остроты ощущений и вызванного ими шока. Тристан взглянул на нее и легко улыбнулся. Улыбка его была еще по-прежнему дьявольской, насмешливой, но вместе с тем – нежной. Он уже не казался ей тем страшным человеком, который, как она думала, собирается ее убить.
– Не бойся, – снова пробормотал он.
Он тихонько прикоснулся к ее губам, и Женевьева ощутила восхитительную дрожь, ее заполнило ощущение невыразимого восторга, когда он потерся о ее кожу своим горячим телом. И снова ее грудь ощутила прикосновение его языка, он провел им по ее животу и вот его голова очутилась у нее между ног, и он осторожно прикоснулся губами к ее тайнику, и его прикосновение было настолько волнующим, что Женевьева вздрогнула и вскрикнула. Она начала извиваться, но Тристан схватил ее руки и крепко держал их, зарывшись лицом в ее лобок, а игра его языка вызвала сверкающий каскад чувств внутри ее. Женевьева мотала головой из стороны в сторону, шептала, что ненавидит его, что она не может больше вынести это. Она слышала, как он усмехнулся, и почувствовала, что он приподнялся над ней, его руки все еще оставались переплетенным с ее, и через мгновение, Женевьева ощутила вдруг ненависть к нему за триумф, отразившийся на его лице. Она чувствовала, как по ее телу проходит горячая волна, как извергается огненная лава в том месте, где он касался ее тела. Он прижал ее руки рядом с головой и снова поцеловал ее в губы, медленно-медленно опуская на нее свое тело, еще шире раздвигая ее ноги собственными коленями.
Женевьева тряслась, извивалась, она желала его и желала освободиться от него, и не имея возможности пошевелить руками, схваченными Тристаном, вцепилась в его ладони пальцами.
– Это с тобой впервые? – негромко спросил он.
Женевьева закусила губу и ответила хрипло, гневно, обиженная его вопросом:
– Да!
Она ненавидела его за то, что он заговорил, потому что слова нарушили возникшее очарование.
– Тогда я не смогу сделать этого полностью, – сказал Тристан.
И Женевьева почувствовала, как усилилась ее неприязнь к нему. Для него это было просто еще одним ночным приключением, для нее же все, что происходило между ними сейчас, никогда больше не повторится.
– Я ненавижу тебя! – прошептала она хрипло.
Он горько улыбнулся, целуя ее в губы. Тристан отпустил ее руки, и Женевьева обхватила ими его за спину, полностью отдавшись его поцелую – требовательному и жадному, заставлявшему ее снова погрузиться в океан ощущений.
Тристан слегка приподнялся и погрузил пальцы в ее сокровенное. От его прикосновений из ее горла вырвался непроизвольный крик. Но когда он снова приподнялся, Женевьева внезапно почувствовала острую боль, она вскрикнула и застонала, ей хотелось сбросить его с себя, но он крепко держал ее. В его голосе не было и следа насмешки:
– Успокойся… все хорошо, – повторял он снова и снова, оставаясь недвижимым, давая Женевьеве привыкнуть к горячему древку, проникшему в ее лоно. Жгучие слезы застилали ее взор, но он продолжал нашептывать ей что-то, лаская ее груди, затем захватил соски губами, снова впился в губы с непреодолимой страстью и начал медленные и плавные движения.
