Женевьева так и не заметила, когда кончилась боль, когда на смену боли пришло захватывающее чувство восторга. Сначала Тристан воспринимался ею, как нечто чуждое, его присутствие разрывало ее на части, слишком напористое, слишком горячее, слишком глубокое и грубое, чтобы привыкнуть к нему. Но тело ее приняло его, таяло и изгибалось в такт его движений.
Сначала его движения были медленными и долгими, но затем ускорились, становясь все более страстными и бурными. Сладостная музыка заполнила Женевьеву. Она затрепетала и задрожала, ощущая плавные движений его тела, его тяжесть на себе, твердость, упругость и дрожание его мускулов, давление его бедер. В ней началась пульсация, усиливаемая его толчками и, закричав, она прижалась лицом к его плечу. Пульс ее участился, она ощутила небывалый прилив страсти. Она услышала, как внутри ее и вокруг нее зазвучала громкая мелодия, и она почувствовала, как парит над облаками, вознесенная к небесам опьяняющей и разрушительной волной морского прибоя. Казалось, что-то вспыхнуло и взорвалось, и вот в один прекрасный миг не осталось больше ничего, кроме сверкающего яркого чувства сладострастия, наполняющего ее всю живительной влагой.
Она почти не заметила, как он вошел в нее в последний раз с неистовой силой. Тристан вскричал и расслабился, когда его семя оросило ее лоно изнутри.
Бессмысленно глядя в темноту, Женевьева вдруг осознала с болезненной ясностью, что она полностью капитулировала перед этим мужчиной. Ее гордость, ее страх – все это, казалось, теперь осыпалось дождем из мелких осколков разбитого стекла. Сегодня она проиграла свое единственное реальное сражение.
Женевьева отвернулась от него и уткнулась лицом в подушку. Плечи ее покрывали мелкие блестящие бисеринки пота. Из ее горла вырвалось гневное рыдание, она попыталась отодвинуться от Тристана, но не смогла этого сделать, так как он прижал ее волосы своим телом. Женевьева почувствовала, как он поглаживает ее большим пальцем по щеке.
– Ты плачешь? – спросил Тристан.
Не заботясь о своих волосах, она сердито отстранилась от него.
– Мне кажется, что у меня вполне обычная реакция на изнасилование.
Тристан рассмеялся и, его смех лишь усилил ее унижение:
– Леди, я полагаю, что вам никогда не приходилось задумываться над истинным значением этого слова! – он помолчал мгновение, – ну что же, теперь вам придется это сделать, – сказал он едко. – И я повторяю это снова, – ты еще не узнала, что такое настоящая жестокость, что такое настоящее изнасилование. И хотя ты и не бросилась ко мне в объятия, ты делала, моя леди, все достаточно хорошо для первого раза, для того, чтобы выполнить свое обещание.
– Нет! – слабо возразила она, – я ненавижу тебя!
– Хм! Ну же, Женевьева, ненавидь себе, я просто сказал, что мы неплохо начали. – Он провел пальцем вдоль ее тела, она попыталась стряхнуть его руки.
– Нет, ты нанес мне непоправимый ущерб! А теперь оставь меня!
И опять раздался его смех, но теперь в нем звучало искреннее веселье, теплое и доброжелательное. И Женевьева не смогла воспротивиться, когда Тристан заставил ее повернуться к нему лицом.
– Ну, уж нет! Разве это ущерб! Я сделал еще далеко не все! Мы ведь только-только начали! Я и не думаю отказать тебе в удовольствии познать себе цену и открыть еще большее наслаждение!
– Наслаждение! Мне неприятны твои прикосновения…
– Ты, как всегда лжешь, ну не так ли, а Женевьева? Но мы посмотрим, что можно сделать, чтобы отучить тебя от этого.
Она инстинктивно подняла руку, чтобы ударить его, но он перехватил ее, смеясь. А когда он наклонил голову для поцелуя, по ее спине пробежали мурашки, и тело прижалось к нему, загоревшись и задрожав в предвкушении. Но Тристан отстранился от нее, улыбаясь:
– Какая жалость, что мне просто необходимо хоть немного поспать, – сказал он, поднимаясь и протягивая руку за рубашкой, – но не волнуйся, я уж присмотрю за тем, чтобы тобой не пренебрегали, чтобы все твои просьбы сразу же исполнялись.
Женевьева с поспешностью сразу же схватила покрывало и, закутавшись в него, настороженно наблюдала за Тристаном, с удивлением в глазах. Он сказал, что ему нужно поспать и вот он одевается! «Благодарение Господу», – мысленно произнесла она, но ей в невдомек была истинная причина его ухода.
– Ты собираешься оставить меня одну? – спросила она, быстро опустив голову, ибо в голосе ее прозвучали нотки надежды.
– Я же сказал тебе, что собираюсь спать, – ответил Тристан, – натягивая бриджи. – Я не намерен рисковать, засыпая в твоих объятиях.
Держа сапоги в руке, он направился к двери. И тут Женевьева окликнула его:
– Ты… ты имеешь в виду, что я могу находиться одна в своей спальне?
– Да, за исключением тех моментов, когда мне будет угодно воспользоваться ею, – он пожал плечами. – Конечно же, ты останешься здесь одна, до тех пор, пока я не устану пытать тебя. Тогда, возможно, я переведу тебя в подвал. Но окончательно, я еще ничего не решил.
– Господь, милосердный, – произнесла Женевьева, понизив голос до рыдания, осознав его роль в своей жизни, – ты самый подлый, самый отвратительный…
– Спокойной ночи, – сказал Тристан и вышел.
Женевьева посмотрела на дверь и тут же соскочила с кровати, не обращая внимания на свою наготу. Она бросилась к двери, но как и ожидала, та оказалась запертой снаружи.
Внезапно задрожав от холода, Женевьева обессиленно прислонилась к ней спиной и обхватила себя за плечи. Она внезапно осознала, что она испытывала к Тристану, что чувствовало ее тело.
И она разразилась бурными, неудержимыми слезами.
