— Да, так звали ее. Сейчас ее зовут Руада. Она далеко отсюда. Но если пожелаю, я могу вернуться туда, в большой мир Туаноллы.
— И тогда вам с Руадой могут вернуть обычное единство?
— Конечно… Но я не хочу, хотя объединенные знания сделают наше единство богаче. Да и она не захочет…
— Вот как! Отчего же?
Синие глаза становятся удивительно глубокими, нежными. Неземные глаза…
— Я боюсь, что нас будет разъединять бездонная пропасть.
— Что именно?
Предчувствую что-то большое и грустное для себя.
— Любовь… — слышу в ответ.
Молчание. Эта минута тишины одинаково нужна мне и ей.
— Да, теперь тебе будет трудно… — наконец прерываю молчание. — А твоя первооснова не имеет на тебя каких-либо преимущественных прав?
Задавать этот вопрос, конечно, не следовало.
— Прав?.. — переспрашивает Майя. Качает головой: — Нет. Мы совершенно одинаковы: она — это я, я — это она. Но мы существуем независимо друг от друга и лишь с течением времени обретаем различие.
— Но зачем, Майя, зачем все это, зачем? — восклицаю я, в отчаянии сжимая ее маленькие руки в своих ладонях. — Какой во всем этом смысл?!
Видимое пространство за ее спиной наполняется вертикальными колоннами ярко окрашенных лучей. Цвет лучей быстро меняется от золотисто-желтого до рубиново-красного, от изумрудно-зеленого до ультрамаринового, и есть в этой игре что-то от радужно колючих вспышек на гранях алмаза. Откуда-то издалека доносится приглушенный гул.
Майя смотрит на меня и молчит. Опомнившись, я отпускаю ее руки. И тоже молчу, стыдясь своего внезапного и, может быть, непонятного ей порыва. Красочный накал достигает своего апогея, вибрирует на самых высоких нотах цветовой симфонии. Кажется, будто все вокруг вот-вот расплавится и потечет, завертится в чудовищном водовороте огня… Но что-то мешает этому: не выдерживают, обрываются струны лучей, угасают источники света.
Наступает призрачно-таинственный покой…
В сумраке можно различить матовые купола каких-то грибовидных сооружений, смутные контуры странно разветвленных конструкций. Бледные полоски света, которые невесть откуда просачиваются сюда, в этот изменчивый мир, еще недавно блиставший всеми оттенками спектра, производят удручающее впечатление. Тишина… Но тишина напряженная — будто ожидание взрыва. Бледные полоски вздрагивают и начинают мерцать, постепенно обретая полную гамму лазурно-голубых тонов. Голубое мерцание вызвало неожиданный световой эффект: над матовыми куполами возникают двойные ореолы трепетного свечения… Полукружия ореолов кажутся сводами прозрачных, уходящих в перспективу галерей.
Внезапно купола расцветают шаровыми вспышками, слышится знакомый гул. Опять из промоин вырываются языки оранжевого пламени. Майя, словно очнувшись от глубокой задумчивости, говорит:
— Какой в этом смысл, спрашиваешь ты? Все просто: если бы мы не умели создавать алиторы, мы не могли бы проникать в Пространство так далеко… Посмотри туда. И ты все поймешь.
Я оборачиваюсь. На фоне звездного неба медленно вращается исполинский оранжевый шар. Узоры незнакомых созвездий…
— Таэма, — произносит Майя, и я догадываюсь, что это — одно из солнц Туаноллы.
В лучах красноватой короны гиганта видно туманное пятнышко. Изображение увеличивается и вырастает в волнистую спираль, состоящую из отдельных оранжевых сгустков. Над спиралью — маленькая женская фигурка, изображенная в стиле японских гравюр. Конечно, она похожа на Майю.
Поодаль желтым светом загорается еще один шар, поменьше. Я сразу узнаю Солнце. Между нашими солнцами появляется тонкая красная лента. Она вдруг перекрутилась вдоль оси множеством штопоровидных витков. Очевидно, изображением этого ленточного штопора Майя делает попытку навести меня на мысль о сложной структуре Пространства… На том конце красного штопора, который упирается в туманную спираль в короне Таэмы, суетятся белые волнистые линии. Мгновение спустя такие же линии пляшут в корональной области Солнца; проступают очертания второй спирали, а над ней очертания женской фигурки… Ну что ж, главное дошло до меня: Гелиана и ее хозяйка действительно не совершали перелета в привычном для землян смысле этого слова. Используя какие-то неизвестные нам законы природы, Повелители Времени умеют возникать в любой точке околозвездного пространства с такой же привычной для них физической обоснованностью, с какой в нашем понимании возникают, скажем, южный и северный полюса обыкновенного магнита. Два равновеликих и качественно равнозначных полюса, но с неодинаковой ориентацией в Пространстве. Не в этом ли кроется загадка алитор?..
Угасают звезды-шары, тускнеют обе спиралевидные Гелианы, исчезают рисунки женских фигур. Промоины становятся шире, вокруг бушует ураган огня. Оазис, в котором мы находимся, постепенно распадается на островки. Майя заметно встревожена.
— Мы — на краю Гелианы, — говорит она. Поднимает ресницы, все вокруг наполняется сказочной синевой ее необычных глаз. — Скоро мой мир разобщится с твоим… Хочешь ли ты остаться здесь, сын Земли?
Она спрашивает это робко, с надеждой.
Я смотрю на нее и долго не решаюсь ответить.
— Нет… не могу. Я должен вернуться к своим товарищам. Покажи мне дорогу обратно.
Девушка что-то показывает рукой, и я вижу верхушку «Бизона», покрытую лиловой коркой нагара.
— Обещаешь ли ты выполнить одну мою просьбу? — спрашиваю я.
— Обещаю, если только смогу.
— Сможешь. Прикажи своим миолмам разыскать в хранилище объемных знаний мою алитору и уничтожить ее. Пойми меня правильно: нам, землянам, непривычна мысль о едином множестве алитор. Возможно, когда-нибудь в будущем наши взгляды изменятся и мы придем к необходимости искусственно усложнять природную индивидуальность людей. Но для этого нашему обществу понадобится вырастить невиданный кристалл новой человеческой морали и этики на обширном фундаменте знаний… Ты сделаешь то, о чем я тебя попросил?
Синие глаза закрылись медленно-медленно. Из-под ресниц покатились слезинки. Неземные глаза тоже умеют плакать…
— Может быть, это жестоко, но иначе я не могу. Почему — не знаю, но не могу. Не плачь, я уйду, и все забудется… Мне очень трудно уходить. Но время не ждет. Островки стали совсем небольшими…
— Ты так и уйдешь?
Я оборачиваюсь. Маленькая лань доверчиво приближается ко мне и тычет мордочкой в ладонь — ее холодный носик заставляет меня вздрогнуть. Я тихонько отстраняю головку Лимы и возвращаюсь к девушке. Не понимаю, как это произошло, но вдруг я чувствую на своем лице волну мягких волос.
Губы ее влажные, теплые…
— Прощай, Майя! Мечта моя…
— До встречи, сын Земли!.. Иногда я буду видеть тебя, пока ты здесь, возле Солнца. Вспоминай Гелиану. Я буду ждать твоего возвращения… Я иду, не оглядываясь, сопровождаемый матовым шариком. В пути меня нагоняет одинокий, исполненный неизъяснимой тоски дивный голос. Голос приносит мелодию, грустную, как лебедь на темной поверхности вечернего озера.
РАССКАЗ КОМАНДИРА
Голос Акопяна:
— Осторожнее, Веншин, с этой дрянью шутки плохи… Разбудите командира, все вместе как-нибудь справимся.
— Что случилось?
Это спрашивает Шаров.
Открываю глаза. Вижу себя сидящим на полу, в обнимку с рычагом выходного люка. На почтительном расстоянии от меня — Веншин, Шаров, Акопян. Смотрят… Не на меня, а куда-то поверх моей головы. Я издаю радостное восклицание и делаю попытку подняться.
