В сердце тьмы

делала.

Антонина отвернулась и сжала челюсти перед тем, как добавить.

— А врут они о сути. В молодости Феодора была великой шлюхой, более великой ты не найдешь. Но она никогда не была распутной. — Она усмехнулась. — На самом деле это звучит иронично. Когда люди с широкими взглядами, уважаемые, правильные, сравнивают ее и меня, они готовы сомневаться насчет меня. Да, до встречи с Велисарием я продавала свои услуги за деньги. Но только тщательно выбранным мужчинам и немногим. В то время как Феодора…

Затем Антонина заговорила резко:

— Если все-таки сравнивать, то все как раз наоборот. Я делала то, что делала, по собственному выбору. Обрати внимание: особого выбора у меня не было — я родилась в бедной семье, фактически на улице в Александрии. Мать моя была шлюхой, отец — возничим на колеснице. Но… я не могу, если быть полностью откровенной, заявлять, что меня кто-то насильно отправил заниматься тем, чем я занималась.

Она сделала глубокий вдох, затем посмотрела подруге прямо в глаза. Ирина поморщилась.

— Пожалуй, я не хочу услышать, что за этим последует, — призналась Ирина.

— Ты сама спросила. Феодоре никогда не нравилось быть шлюхой и ей никогда не предоставлялось выбора. Ее отец — свинья! — изнасиловал ее, когда ей только исполнилось девять лет, и продолжал насиловать, пока в двенадцать лет не продал ее сутенеру. А сутенер оказался еще хуже. Этот вонючий…

Антонина резко замолчала и рубанула рукой воздух.

— Неважно. Это одна блевотина. — Она сделала еще один глубокий вдох, потом выдохнула воздух. — Дело в том, Ирина, что Нарсес ближе всего подошел к образу отца, которого у этой женщины по- настоящему-то и не было. Когда они впервые встретились, Феодора была просто бедной амбициозной молодой женщиной, помогающей своему бедному амбициозному молодому любовнику пробираться наверх. Нарсес взял ее под крылышко и помогал ей в пути. Иногда деньгами, в другие разы — тайными сведениями, потом знакомил с нужными людьми. Но по большей части он помогал ей, как отец помогает дочери. Как хороший отец помогает дочери. Он просто… учил ее.

Антонина замолчала на мгновение.

— Я уверена, что он… — заговорила Ирина.

Антонина покачала головой.

— Нет. Нет. Ну, это уж слишком. Да, человек, подобный Нарсесу, всегда ждет свой шанс. Хочет получить крупный выигрыш. Но тут дело было по-другому, Ирина. Поверь мне, Нарсес очень умен, но он не всемогущий Бог. И только сам Господь в те дни мог знать, что Феодора когда-нибудь станет императрицей Римской империи. Ни она, ни Юстиниан тогда не знали этого. Даже не думали об этом.

Антонина взяла Ирину под руку и медленно повела ее со двора.

— Нет, я думаю… что в своем роде Нарсес смотрел на Феодору как на ребенка, которого у него никогда не было. Не могло быть. Поэтому все детское доверие, которое осталось в девочке, которая не верила ни одному мужчине, она отдала пожилому евнуху. А отцовская забота человека, который не мог иметь детей, направлялась на молодую шлюху.

Антонина замолчала, пытаясь не расплакаться. Тупо уставилась в небо.

— Боже, я так надеялась, что Нарсеса не будет на этом совещании, — прошептала она. — Я так надеялась, что ты, Ирина, ошиблась, хотя и знала, что не ошиблась. — Теперь слезы полились градом — Феодора от этого никогда не оправится.

— Ты не права, — возразила Ирина. — У нее все еще есть Юстиниан.

Антонина покачала головой.

— Нет, Ирина. Это не одно и то же. Феодора любит Юстиниана, но она никогда ему не доверяла. Не так, как она доверяла Нарсесу.

Антонина вытерла глаза, снова взяла Ирину под руку и вывела со двора. Теперь она шла быстрым шагом. В десяти футах от двери заговорила вновь:

— Феодора крепче стали и гордится тем, что не повторяет ошибок. Она никогда не поверит ни одному другому мужчине. Неважно, кто он. Никогда.

— Боже, бедная женщина, — грустно сказала Ирина в пяти футах от двери.

У самой двери Антонина остановилась. Повернулась к подруге и прямо посмотрела на нее. Теперь в ее красивых зеленых глазах не осталось и следа печали. Просто пустота.

— Бедная женщина? — переспросила она. — Никогда так не думай, Ирина. Если можешь, полюби Феодору. Но даже не думай когда-либо ее жалеть. — Теперь ее взгляд напоминал взгляд гадюки. — Если рассказ об ее отце и сутенере вызывал у тебя тошноту, то когда-нибудь я расскажу тебе, что с ними сталось. После того как Феодора взошла на трон.

Ирина почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

— Что бы ты ни делала в этом мире, Ирина, никогда не пересекай дорогу этой бедной женщине. Лучше спустись в ад и плюнь в лицо Сатане.

Антонина уставилась в дверной проем.

— Бедная женщина! — бросила она через плечо, словно эти слова прошипела змея.

Два часа спустя, после нескольких бутылок вина Антонина опустила голову на подлокотник и заговорила:

— Мне тоже любопытно кое-что узнать, Ирина.

Говорила она медленно, осторожно и четко произносила каждое слово, что означало: настало время — но ненадолго, совсем ненадолго — поговорить о серьезных вещах. Прервать ради них другое серьезное занятие — пьянку до потери пульса.

— Спрашивай что хочешь! — приказала начальница шпионской сети со своего ложа, величественно взмахнув рукой. Полупустая бутылка в совершающей жест руке несколько ослабила его величественность. Как и отрыжка, которая последовала за ним.

Антонина улыбнулась, затем попыталась сконцентрироваться на мысли.

— Все, что ты сказала… — ее собственный величественный жест потерял величественность в воздухе. — Там, сегодня вечером, раньше… имело смысл.

Антонине удалось сдержать собственную отрыжку, она победно улыбнулась подруге и продолжила.

— О том, чтобы продолжать получать жалованье у Ситтаса. Но разве тебя не заинтересовало предложение? Я имею в виду, что Феодора жутко богата. На ее фоне Ситтас кажется бедняком. Она в самом деле платила бы тебе гораздо больше. Гораздо.

Ирина вытянула руку, схватилась на подлокотник и медленно встала. Попыталась сфокусировать взгляд, но у нее это не очень получалось. Поэтому удовлетворилась яркой победной улыбкой.

— Ты на самом деле меня не понимаешь, дорогая подруга. По крайней мере в… этом деле. Вы с Феодорой обе росли в бедности. Деньги для вас кое-что значат. Я же росла в богатой семье…

Она величественно взмахнула рукой. Очень величественно, даже слишком. Потеряла равновесие и грохнулась на колени. Затем рассмеялась и, смеясь, забралась назад на ложе. Затем гордо подняла голову и продемонстрировала сомневающейся Вселенной, что не потеряла мысль.

— …и поэтому воспринимаю деньги, как должное. На самом деле… — она попыталась не рыгнуть, лицо приняло мрачное выражение. Ирина жестоко боролась, чтобы не показать, насколько пьяна. — Дело в том, что я не трачу даже половину жалованья, которое мне платит Ситтас. — Она снова подавила желание рыгнуть — устроила короткую борьбу с собственным организмом, правда безнадежную. — Лично, я имею в виду. На себя. Мне эти деньги не нужны.

Ирина победно завершила мысль, затем рухнула на ложе и туманным взором уставилась на великолепные гобелены на противоположной стене. Она была не в состоянии рассмотреть детали рисунка, но знала: это — великолепная работа. Невероятная.

Как часто случается в такие моменты, радость от победы перешла в пьяные слезы.

— Для меня имеет значение то, что сама римская императрица хочет видеть меня начальницей своей шпионской сети. — Ирина икнула. — Это тешит мое тщеславие. Очень сильно тешит. Но это также означает, что теперь у меня есть доступ к императорской казне. Казне!

Она сделала круговое движение пальцем, как бы охватывая всю усадьбу.