— Я считаю точно так же. — Затем он обратился к Кутзесу: — Кушаны все еще в арьергарде? Предполагаю, идут сразу же за теми, кто в центре — повозками со жрецами и кшатриями?
Кутзес кивнул.
— Это имеет смысл, — сказал полководец. — Я объясню, почему это построение кажется тебе странным, Кутзес. Дело в том, что малва подходят к сражению, как кузнец к наковальне. Они думают только о том, чтобы использовать молот. В данном случае молот — это большая конница, которую сзади поддерживают ракеты. Если же молот не срабатывает, значит нужно воспользоваться другие большим молотом.
— А что там с арабами? — спросил Маврикий. Кутзес и трибуны расхохотались. Даже Аббу впервые позволил улыбке появиться на обветренном лице.
— Эти — не дураки, — усмехнулся начальник разведгруппы. И сказал одобрительно: — Настоящие арабы, даже если это и вонючие слуги Лахмидов. Они…
Его перебил Кутзес, все еще продолжающий смеяться.
— Арабы занимают позицию с фланга. Конечно, с левого, пониже к пустыне. Может, постараются туда смотаться, если удастся избежать стычки с йетайцами.
— Которым совсем не нравятся арабы, — добавил один из трибунов.
— Они сломаются через минуту, полководец, — вставил еще один. — Это так же очевидно, как вымя у коровы. Ты же знаешь, как мыслят эти арабы.
Аббу фыркнул.
— Точно так же, как любой здравомыслящий человек! Какой смысл садиться на лошадь, если не собираешься пускать ее вскачь? В особенности, если тобой командует идиот, который ставит свои войска… — разведчик кивнул на Велисария. — Как говорит полководец — подобно толстому, пузатому кузнецу, лениво шагающему к наковальне.
Велисарий хлопнул в ладоши.
— Хватит, — сказал он. — Кутзес, начинай атаку сразу же. Как можно быстрее. К этому времени ребята из Константинополя уже должны быть готовы. Когда подойдет время, я присоединюсь к ним.
Кутзес внимательно посмотрел на него. Во взгляде смешались колебание и беспокойство.
— Ты уверен в этом, полководец? Потери обещают быть…
— Я пойду с ними, — твердо заявил Велисарий.
Кутзес легко передернул плечами, но ничего не сказал, развернул коня и поскакал прочь. Его трибуны и Аббу тут же последовали за ним. После того как они уехали, Маврикий посмотрел на Велисария.
— Странно, — заметил он. — Я имею в виду то, что ты так саркастически отзывался о кузнецах. Я всегда считал, что ты относился к ним с восхищением.
— Я и отношусь, — с горячностью ответил полководец. — Когда был ребенком, массу времени проводил в кузнице. Хотел сам стать кузнецом, когда вырасту.
Полководец развернулся и пошел назад к усадьбе. Маврикий шел рядом с ним.
— Я не смеялся над кузнецами, Маврикий. Я смеялся над подходцами, которые считают себя кузнецами.
Он покачал головой.
— Кузнечное дело требует мастерства. И как и в любом деле, есть свои правила. Хорошие правила, всегда срабатывающие — пока ты не начинаешь их путать с правилами, применяемыми в другом мастерстве. Наковальня — это ведь по сути большой кусок металла. Наковальня не может с тобой сражаться, не может тебе ответить, если ты на нее нападешь.
Полчаса спустя, расставшись с Маврикием, Велисарий сел на коня и поехал к месту расположения войск Константинополя. Как и всегда, его сопровождали Валентин с Анастасией, державшиеся в нескольких ярдах позади.
Греческие войска уже готовились к сражению. Они позавтракали, были полностью вооружены и надели доспехи. Когда полководец подъехал, солдаты с энтузиазмом поприветствовали его. Велисарий внимательно прислушивался к тому, как его приветствуют. Он решил, что в их словах нет ничего фальшивого. Они не притворяются. Очевидно, слух уже распространился, и все знают, что Велисарий пойдет в бой вместе с ними. Как он и предполагал, новость о том, что полководец намерен разделить с ними риск кавалерийской атаки, помогла окончательно зацементировать преданность греков.
«Наконец у меня есть армия, — подумал он с облегчением, затем добавил несколько сардонически: — Теперь мне нужно только беспокоиться о том, чтобы пережить атаку».
«Я думаю, тебе не стоит в ней участвовать, — пришел ментальный импульс от Эйда. — Это очень опасно. Ведь будут стрелять ракеты».
Велисарий почесал подбородок перед тем, как отвечать.
«Не думаю, что это проблема, Эйд. Сирийцы запутают и дезорганизуют вражескую конницу к тому времени, как мы пойдем в атаку. Если мы начнем быстро, то у них не окажется четких целей».
Но Эйд не желал успокаиваться.
«Это очень опасно. Тебе не следует в этом участвовать. Ты незаменим».
Велисарий вздохнул. Он понял, что страхи Эйда никак не связаны с оценкой тактики. Они имеют более глубокие корни.
«Ни один человек не является незаменимым, Эйд».
«Это неправда. Ты незаменим. Без тебя малва победят. Линк выиграет. Мы проиграем».
«Если я незаменим, Эйд, то ведь из-за моих способностей полководца. Так?»
Молчание.
«Так?» — снова спросил Велисарий.
«Да», — с неохотой ответил Эйд.
«Значит, ты должен это принять. Риск — часть жизни полководца».
Он чувствовал неуверенность граней. Велисарий решил получше донести мысль.
«У меня небольшая армия. А у врага огромная. Если я хочу выиграть войну, не только это сражение — у меня должна быть боеспособная армия, маневренная, готовая действовать быстро. Только объединенная и сплоченная армия может выиграть войну».
Он сделал паузу, думая, как лучше объяснить. Эйд хорошо знал и понимал человеческую натуру, во многом — даже лучше, чем свою собственную. Но из-за сущности кристалла некоторые аспекты человеческой реальности оставались для него непонятными, часто совсем необъяснимыми. Эйд часто поражал Велисария каким-то таинственным пониманием великих сил, которые двигали человеческой расой, А затем еще больше поражал непониманием и незнанием людей, составлявших расу.
Эйд понимал человечество как шпалеру. Но он словно слепой пытался нащупать сами нити — людей.
«Мы, римляне, во многом подобны малва. Мы также построили огромную империю из многих различных народов и наций. Они строят империю, вводя жесткие иерархические правила. Для них очень важна чистота крови, они тщательно следят за ней и правом наследования. А мы делаем наоборот. Их методы дают им большую власть, но мало гибкости. И, самое важное, никакой искренней преданности. Мы победим их только хитростью и преданностью».
Велисарий стал развивать мысль, почти безжалостно. Чувствовал, как Эйд сопротивляется логике.
«Это правда, Эйд. Я — главный и первый полководец Рима, потому что одержал победы над персами и варварами. Я победил в тех сражениях — конечно, со своими фракийцами, но также сирийцами и иллирийцами. Но греческие солдаты, формирующие сердце римской армии, мало меня знают — за исключением репутации. Это слишком абстрактно. А для войны против малва эти вещи являются ключевыми. Я должен завоевать их преданность и доверие. Не только тех людей, которые пойдут в битву сегодня, но и всех других, которые последуют за ними».
Он помолчал и заговорил снова, завершая мысль:
«Другого пути нет. Полководец может завоевать преданность только тех войск, которые знают, что он точно так же предан им. Я уже показал войскам из гарнизона, что меня надо принимать всерьез. Мои требования. Теперь я должен показать им, что и я их принимаю всерьез. Их бросок является ключевым в
