Сойер, приблизившись к нему, указал на висевший у него на плече жесткий футляр, тот самый, который ему дала Меннинг.
— Вспомните, что у нас есть кое-что получше, если, конечно, вы отдадите приказ пустить его в ход, сэр.
Черт побери! Сойер, без сомнения, раздражен тем, что чуть было не произошло, да и он сам тоже.
— Давай-ка вернемся к 92 — й и посмотрим, не осталось ли и на нашу долю пары хвостов на шубу, — сказал Инглиш более сердечным тоном, чем ему хотелось бы.
Голова у него все еще болела. Сойер при подъеме на холм слегка прихрамывал. Желание видеть спутника чуть-чуть впереди себя было столь сильным, что Инглиш даже не мог противиться ему, и предпочитал тащиться сзади, дабы не дать Сойеру возможности выстрелить ему в спину. И это несмотря на то, что специалист по разведке был последним человеком, которого можно бы подозревать…
Но что же, черт побери, произошло? Инглиш убеждал себя забыть, подождать, пока он сможет просмотреть расшифровку записи. Если, конечно, Грант позволит ему сделать это.
Это имя напомнило ему об обязанностях, и он связался с десантным скутером. Тут ему стало действительно не до подозрений. Выяснилось, что у Меннинг скопилось полдюжины рапортов об отсутствии огневого контакта с противником и сообщение о том, что Грант поджидает его на объекте, в бетонном здании, обозначенном на их схеме как 23А и фактически взял на себя руководство акцией, поскольку Инглиш «не давал о себе знать и считался пропавшим без вести».
Он не собирался спорить. Как и не собирался выяснять, каким образом Наблюдатель оказался в самом сердце халианской ремонтной базы, если подразделение Дельта еще только подтягивается к ее границам.
Но пока Инглиш слушал уже утратившие свою актуальность сообщения, передаваемые со скутера, ему вспомнился разговор о том, что на этот раз Падова может приземлиться сам. Это, конечно, не обязательно означало, что поддержка с воздуха оказалась в распоряжении Гранта, а не 92 — й, однако вполне могло означать.
Кроме того, имелся гораздо более неотложный вопрос. Почему в роще нет трупов халиан?
Сойер вынул свой сканер.
— Да, здесь кажется было и впрямь горячо.
Но здесь не было горячо. Совсем наоборот. Здесь царил могильный холод. И это было все, что мог показать сканер, даже несмотря на то, что в светлеющем ночном небе все отчетливее проступало нечто, весьма напоминавшее грибовидное облако, только начинавшее рассасываться.
— Это дело нравится мне все меньше и меньше, — сказал Сойер, осторожно ступая по хрустящим и рассыпающимся от прикосновения обломков деревьев — все, что осталось от рощи, которую он обстрелял из своего АПОТ-ружья.
Но, как оказалось, осталось и еще кое-что.
— Взгляните на это! — сказал Сойер каким-то безжизненным голосом. Он повернулся к своему капитану, и Инглиш увидел в зеркальном щитке его шлема свое искаженное отражение.
Этот отражение было столь же анонимно, как и то, что протягивал ему Сойер — до синевы замерзший человеческий палец с поблескивающим у основания золотым обручальным кольцом. Ниже кольца пустота. Палец был тверд, как камень. И сделан отнюдь не из гипса. Инглиш ковырнул выступающую кость, и она начала крошиться под его пальцами.
— Черт возьми, да это были люди! Так вот почему Соратник не выдал нам цели. Он искал халиан, а не людей.
— Почему же тогда он не принял этих людей за своих?
— Мы не требовали от него этого, а он не считал их своими — по крайней мере, я чертовски надеюсь, что это не были наши десантники или Бонавентурская милиция. Нет. В нас стреляли не свои. Этого просто не может быть.
— Ну да ладно, пора проверить личный состав, — сказал Инглиш, мысли которого опять вернулись к предстоящей встрече с Наблюдателем. — И получить донесение о текущем положении дел. По дороге нам нужно будет кое-что решить.
Ему казалось, что он полностью владеет своим голосом, но Сойер ответил.
— Не берите в голову, сэр. Мы ведь все равно пока не понимаем, с чем столкнулись.
— Ты, может быть, и не понимаешь, — бросил Инглиш, ускоряя шаг.
Ему пришлось пробежать по вражеской территории почти два квадрата, прежде чем он увидел первого настоящего противника.
Бывает, что человеку всерьез хочется, чтобы оказалось, что он ошибается в некоторых людях. Угодив в самую адскую переделку в истории Десантных войск, Инглиш все еще продолжал надеяться на то, что он ошибся в этом гражданском Наблюдателе Гранте.
Потому что тогда он мог и ошибиться в своих подозрениях по поводу назначения системы АПОТ- Соратник, которую, сам того не сознавая, Инглиш нес на себе как некий ящик Пандоры. Но в глубине души он понимал, что сделанное еще на борту космического корабля заявление Гранта «нельзя позволить, чтобы это оборудование попало в руки врага», является самой настоящей липой. Программа была экспериментальной, относилась, по военной терминологии, к классу Икс, а это означало, что испытывающие ее десантники обречены.
А он даже не мог вернуть себе свои законные командирские полномочия. На пути в халианский комплекс Инглиш имел весьма неприятный разговор с Наблюдателем, который кратко объяснил ему, что «эту акцию возглавляю вовсе не я, а ваш Соратник, Дельта Один, приятель. Так и должно быть, когда человеческие недостатки становятся помехой для дела».
Во время этого разговора перед глазами Инглиша мигал фиолетовый указатель, сигналя о том, что разговор не записывается, чего по идее быть не должно. Теперь ему стали понятны причины столь странной выброски его подразделения — двойки вместо традиционных троек, в глухой местности, как можно дальше от места боевых действий. Не исключено, что Грант специально хотел, чтобы Инглиш опозорился, а Соратник показал себя во всем блеске. Отрицательные последствия были очевидны. Инглиш понимал — этого ни в коем случае нельзя допустить.
Но теперь перед ним стояли более реальные проблемы, чем возможные грядущие выговоры и понижение в чине. Для всего этого надо хотя бы остаться в живых. Надо увести живыми с этой планеты своих людей, а потом уже волноваться, как все будет выглядеть со стороны.
Никогда еще Инглиш не попадал в такую скверную переделку. На бегу, не отключив каналов связи, они с Сойером охрипшими голосами кричали что-то друг другу, нисколько не беспокоясь, может ли кто-либо их слышать и имеет ли это вообще значение. Огромная железобетонная верфь была так ярко освещена, что казалось, она полыхала огнем. Хотя полыхать там было нечему. Здания деформировались и светились. Вот-вот бетонные стены поплывут, уподобясь тающему айсбергу.
В проходах между зданиями десантники палили по врагу кто во что горазд.
И нигде ни одного халианина. Никто точно не знал, когда именно всем стало ясно, что халианскую ремонтную базу защищают одетые в форму люди.
Просто это было фактом. И вследствие этого в наушниках Тоби Инглиша стояла какофония, какая не могла бы присниться в самом кошмарном сне.
— Не вижу не одного гада! Боже милостивый, да что же такое творится с этим дерьмовым оружием? — истошно кричал кто-то на общей волне.
— Стреляй, идиот, — послышался голос капрала Бекнелла, перекрывший шум битвы, и небо за стеклом шлема Инглиша, казалось, раскололось. Люди на дисплее замелькали то исчезая, то вновь появляясь, как в турникетах дверей. Сама реальность словно раздвоилась.
Инглиш понял — это эффект АПОТ-ружья на близком расстоянии.
Однако каждый раз, когда неприятель начинал поливать огнем, он рефлекторно нажимал на курок своего ружья, и всякий раз ему казалось, что сам мир содрогается у него под ногами. В какой-то момент они с Сойером обнаружили себя перешагивающими, держась как школьницы за руки, через половину трупа человека, осциллирующего на их глазах — только что это был торс, а в следующий момент уже ноги. И только кровь на грязи выглядела неизменной.