торговля с потерей Фрумки могла совсем сойти на нет, и целую неделю Ион занимал деньги у всего поселка на новую лошадь. Половину нужной суммы дала Роза – как ни пытался Илья ее остановить, рубль – сам Илья, остальное кое-как наскребли у рыбаков, и сейчас Ион, сбив с потного лба на затылок барашковую шапку, с которой не расставался в самую страшную жару, торговал у молодого татарина гнедую пузатую кобылу. Полуголый, черный от загара и грязи, блестящий от пота мальчишка-татарин мелким бесом вертелся вокруг лошади, доказывал недоверчиво хмурящемуся Иону, что коню семь лет, что он в крепком теле, совсем здоров, мало ходил в упряжке и «шибко быстро бежат». Илье было достаточно одного взгляда на татарский товар, чтобы убедиться, что коню лет двадцать и что он упадет в оглоблях через две версты чистого хода. Ему было жаль Иона, который уже готов был платить деньги, но вмешаться в торговлю Илье и в голову не пришло. Здесь, на конном рынке, всегда царил неписаный закон: «Сам шустри и другим не мешай». За нарушение этой заповеди били смертным боем, но сейчас, повернувшись на знакомый голос, Илья вспомнил, что есть в городе человек, которому наплевать на любые законы. Роза, успевшая сбыть в еврейскую лавку своих бычков, собственной персоной явилась на Староконный рынок для наведения порядка.
– И что же это такое? И что же это, люди добрые, такое?! – вопила она, грудью наскакивая на опешившего татарина. – Это тебе лошадь? Рабочая? Тягловая? Мешок это с навозом! Худое порося! Ион, старый пень, ты чего их слушаешь?!
– Женщина… Глупая! – нестройно загомонили татары, надвигаясь на Розу. Обеспокоившийся Илья с удвоенной силой заработал локтями, пробиваясь к месту событий. А Роза с упоением продолжала лезть не в свое дело, обхватив лошадь за голову и открывая ей пасть.
– Ион, ей же скоро выслуга, как у солдата, будет! Ей же двадцать пять лет! Посмотри на эти зубья! А ты, нечисть, отойди, не то вмажу промеж рог! Посмотри на зубья!
– Молодые зубы, молодые! – оскалился татарин, с ненавистью глядя на Розу.
– Ну да, как же! – Роза большим пальцем щупала у основания лошадиные резцы. – Ты чем их выдолбил, стамеской? А мясо где? Промеж зубьев мясо где? Куда дел?
– Маленький конь, потому и нету!
– У твоего отца… маленький! – Роза, поковыряв между зубами кобылы, выставила почерневший палец на всеобщее обозрение. – Деготь – видишь? Ион, они же мясо у лошадей меж зубьев выбирают и дегтем замазывают, чтоб не видно было! Я их, окаянных, насквозь вижу, еще на Каспии насмотрелась. И бабки у нее по пуду! И копыта битые! А пузо-то, пузо! Ион, да у нее, кажется, кила!!! [29]
– Какой кила?! – схватился за голову молодой татарин. Его сородичи плотным, грязным кольцом обступили Розу и Иона, скалили зубы, дико вращали глазами, выкрикивали угрозы. Илья понял, что поневоле придется вмешаться, растолкал татар и схватил Розу за плечо. Она стремительно развернулась уже с кулаком на замахе, но, увидев Илью, опустила руку.
– А, это ты…
– Ты ума лишилась?! – зашипел он по-цыгански. – Что ж ты делаешь? Их тут десять! Бросай лошадь, уходи, и так всю торговлю спортила! Они теперь упрутся, ничего не продадут…
– И пошли они! – убежденно заявила Роза. – Чем таких доходяг продавать, лучше вовсе не продавать! Тьфу! Ион, не вяжись с ними, пошли к цыганам, я тебе хорошую лошадь выберу!
Она резко толкнула загораживающего ей дорогу молодого татарина в грудь, подняла пустую корзину для рыбы и, размахивая ею, пошла к лошадиным рядам. Изрядно перепуганный Ион торопливо зашагал за Розой. Илья сумрачно провожал их глазами и вздрогнул от внезапно раздавшегося рядом злого голоса:
– Ич шэла[30] плати твоя! Ич шэла, и все!
Илья повернулся. Стоящий рядом Малай напрочь лишился своей невозмутимости, его плоское лицо было перекошено от ярости, узкие глаза смотрели вслед удаляющейся Розе, а в руках татарин нервно теребил ременную плеть.
– Постой, Малай, договорились же… – попытался успокоить его Илья. – Ты сам сказал – двести! И они вон слышали! – он кивнул было на татар, но те дружно повернулись к нему спиной.
– Ич шэла, – коротко повторил Малай и зло добавил: – Уходи вместе со своя баба.
Выгодная сделка затрещала по всем швам. Покупать за три сотни двадцать необъезженных неуков было невозможно, это знали и Илья, и Малай. Илья еще раз посмотрел на татарина, получил в ответ полный бешенства взгляд, плюнул и, не оборачиваясь, пошел прочь. Вслед ему понеслась гортанная брань.
Розу Илья нашел полчаса спустя в последнем ряду. Она как раз заканчивала торговаться с высоким и худым, как жердь, кэлдэраром за крепкую и веселую мухортую кобылку. Довольный Ион терся в двух шагах, мял в руках шапку с деньгами, опасливо поглядывал на вертящихся вокруг оборванных мальчишек. Илья не окликнул Розу, но она, словно почувствовав его приближение, повернула голову, взглянула сощуренными глазами, тихо рассмеялась, похлопывая мухортую по шее. И этот смех стал последней каплей.
– Роза! Сука! – сорвался Илья. – Оглобля бесталанная! Дура, мать твою так, эдак и за ногу, ты чего ж наворотила?! Правды ей захотелось! Татарье же теперь подковы ломаной не продаст! Ты цыганка или нет? Кто так делает? Кто в лошадиные дела лезет?!
– Что-о-о-о?! – На негодующий вопль Розы повернул головы весь ряд. А когда она швырнула на землю пустую корзину и воинственно подбоченилась, люди начали подходить ближе. – Что ты мне тычешь, что я цыганка? Не в таборе живем небось! Ты что, ослеп, морэ? Не видел, какую они Иону вшивоту сбывали?
– Видел! И что с того? Нам какое дело?
– Какое дело? Как это какое дело! У Иона одиннадцать мальков по лавкам! Жена с грыжей! Маричку третий год замуж выдать не с чем! Он и так теперь всему поселку должен! И тебе, между прочим!
– Он гаджо, дура!
– Да сам ты, сам ты… кол безголовый! – выпалила Роза. – Забыл, да? Все забыл? Забыл, как прошлогодь, пьяный, в море тонул и Ион с сыном тебя вытаскивали? Забыл, что его Янка у твоей Дашки роды принимала? Забыл, что их бабка Парушоя вашу Цинку от глотошной лечила?
– Это другое. Здесь – кони. Здесь закон!
– Да подавись своим законом! Надоел хуже чесотки! Ну почему как цыган, так без головы, а? Кто вас такими уродил?
Они стояли посреди пыльной дороги и орали друг на друга по-цыгански, а вокруг собралась такая плотная толпа, что яблоку было некуда упасть. Роза опомнилась первая, бешено осмотрелась, цыкнула на стоящих ближе так, что те шарахнулись, плюнула в пыль, выразительно растерла плевок босой ногой и, не поднимая брошенной корзины, зашагала к выходу с рынка. Оставаться центром внимания в одиночестве Илье не захотелось, и он, крикнув вслед оранжевой кофте еще несколько проклятий, торопливо повернул от лошадиных рядов прочь.
Вскоре Староконный рынок, татары, цыгане, лошади остались позади. Белое солнце палило в спину, каменистая дорога, ведущая в поселок, к морю, слепила глаза. Илья собирался прийти домой и от расстройства завалиться спать до ночи и шел быстро. Время от времени он поглядывал на серое облако пыли, летящее по дороге ему навстречу. Когда облако приблизилось, в нем стало можно разглядеть силуэты двух лошадей и одного всадника. Илья отошел, давая дорогу, сощурился, пытаясь разглядеть лицо сидящего верхом, – и замер от удивления, узнав в одной из запыленных по самые глаза лошадей своего буланого.
– Тпру-у! Стой! Стоять! – Всадник на ходу спрыгнул в пыль, упал, вскочил, бросился к Илье, и тот узнал грязного, вспотевшего, взбудораженного до крайности Митьку.
– Что горит? – полюбопытствовал Илья. – Тебе зачем мой конь занадобился? Смотри, как запарил его, бестолочь!
– Ой, Илья! Ой, слава богу! Я думал – где тебя искать? Думал – куда скакать? Ой! Ой, что, морэ… – Митька махал руками, отплевывался от пыли, вытирал заливавший глаза пот и нес какую-то околесицу – до тех пор, пока Илья не взял его обеими руками за плечи и не встряхнул как следует несколько раз:
– Уйми свой язык! Говори толком!
– Едем, Илья! Сейчас едем!
– Куда?.. – опешил он.
– Н-н-надо! – чуть не застонал Митька, топнув босой ногой о землю и сжав руки на груди. – Ну, скорее, скорее, Илья же! Надо!
