барабанил дождь. Из-за стены доносился храп Кузьмы. Митро пальцами снимал нагар с потрескивающей свечи, хмурился, молчал. Полумертвая от усталости Варька сидела на полу, прислонившись к стене. Целый день она вместе с другими цыганками мыла, скребла и терла, приводя в порядок запущенный дом. Кузьму вместе с кроватью раз восемь переносили из угла в угол, и он не проснулся даже тогда, когда кровать нечаянно уронили. Детей Варька накормила наспех сваренным кулешом, по очереди вымыла на кухне в медном тазу и уложила спать на полатях в комнате. Прикрыв их одеялом и едва удержавшись от соблазна лечь рядом с ними, Варька вышла на кухню, где ожидал Митро.
– Не знаю я, Варька, что делать. – Митро мрачно дымил трубкой, и его узкоглазое лицо напоминало физиономию рассерженного восточного божка. – Цыганам местным я уже заплатил, он ведь тут почти всем должен… И за похороны отдал, только завтра еще с попом рассчитаться надо. Но Кузьма-то думает себе что-нибудь? Ты его спрашивала, он обратно в Москву собирается?
– Не спрашивала, но… Куда ему еще деваться?
– Угу… М-да. Но ведь тогда дом здесь продавать надо, а это тоже время… А одного его не оставишь. Если, как ты говорила, он пять лет не пил, а теперь снова начал, это совсем плохо. Может за неделю, как наш Осетров говорит, до полного остолбенения докатиться. А детей куда? И так вон на тени похожи, одни глаза остались. Ни отца, ни матери, а только это несчастье пьяное… А я, Варька, больше оставаться не могу. – Митро потер кулаком лоб, ожесточенно повторил: – Не могу, и все тут! Меня цыгане на части порвут, и так пол-лета по Крыму болтались! Что я – Настьку над ними хореводом поставлю? Мне, хочешь не хочешь, завтра возвращаться надо.
– И возвращайся. – Варька запрокинула голову, закрыла глаза. В последний раз мысленно спросила себя: решилась, цыганка? – Возвращайся, Дмитрий Трофимыч. А я останусь.
Она не подняла ресниц и не увидела, как Митро, отложив трубку, уставился на нее в упор. И не вздрогнула, услышав изумленный голос:
– Варька, но… Но ты же не родственница ему!
– Помню.
– Ты же вдова… Здесь-то не наши цыгане, ни его, ни тебя не знают. Подумать всякое могут, потом не ототрешься.
– Знаю.
– А он… Кузьма… Он-то знает?
– Он сам меня просил остаться. Не забудь, он цыган. Понимал, что говорил.
– Значит… – Митро попытался улыбнуться, но недоверчивое выражение не сходило с его лица. – Значит, девочка, замуж выходишь?
– Пусть так. – Варька открыла глаза. Встретившись взглядом с Митро, пожала плечами: – Что делать? По-другому же нельзя.
– Да-а… – Митро встал, прошелся по кухне, остановился у окна, прислонившись лбом к стеклу. Медленно сказал:
– Знаешь, а я ведь думал…
– Что?
– Ежели скажу, морду мне ножом не перекрестишь?
– Стара я для таких подвигов. Говори уж.
– Я ведь думал, что ты меня…
Митро не договорил, не обернулся, так и оставшись стоять у окна. Варька тоже молчала. Смотрела на пятно света у своих ног, удивлялась, почему сердце бьется спокойно и ровно, ни разу не дернувшись в груди, как в юности. Она даже попыталась пошутить:
– И когда же это на тебя озарение небесное снизошло, морэ?
– Весной, когда Настькин сын женился. Помнишь, ты тогда мне на кухне «Долю» пела? Как-то разом все вспомнил, понял…
Митро вдруг отошел от окна, быстро шагнул к Варьке, и та, испугавшись, что он сядет на пол рядом с ней, встала навстречу. Тени их скрестились в пятне света. Тараканы за печью притихли. Только дождь все стучал по крыше, и капли, шурша, сбегали по стеклу.
– Да, я все понял, девочка. Ты ведь всегда меня любила?
– Да.
– Что ж ты мне никогда…
– Подумай, Дмитрий Трофимыч, сам поймешь.
– Да какой я тебе Трофимыч, господи? – тихо сказал Митро, глядя на нее. А Варька, впервые в жизни осмелев, прямо и спокойно смотрела на него.
– Ну, что ты на меня так глядишь, Митро? Ты для меня всегда луной в небе был. Не дотянешься, не ухватишь. А раз так, чего мучиться – иди своей дорогой. Я и шла. И ты тоже.
– Дэвлалэ… И когда Ольга умирала… Жена моя первая… ты со мной была… – Митро мучительно наморщил лоб. – Ты, а не мать, не сестры… Они-то все ее терпеть не могли. И ты потом Илонку со мной из табора бежать уговорила…
– Уговорила. И не жалею. Жена у тебя – золото, и дети хорошие, и внуков уже немерено… – Варька вздохнула. – Господи, какие же мы старые уже, Митро…
– Знаешь… Будь я тогда поумней – может, на тебе бы женился.
– Еще чего! Ты вспомни, какой я была – девка таборная, глупая. Черная, как головешка, зубы торчат. Яков Васильевич поначалу даже боялся меня господам показывать. Врешь ты, морэ, но все равно спасибо.
– Я не вру. Я лучше тебя людей не знаю.
Варька заплакала. Митро обнял ее. Они молча стояли у окна, за которым мокро шелестели ветви сада, и Варька чувствовала, как вздрагивает на ее плечах тяжелая мужская рука.
Митро пришел в себя первым. Шумно вздохнул, провел ладонью по лицу, отошел в сторону.
– Что ж… ладно. Поеду я завтра. И вы возвращайтесь поскорей. Без тебя хор гроша не стоит.
Варька кивнула. Шагнула было к двери, но Митро, поколебавшись, удержал ее:
– Постой. Поди сюда.
Варька вернулась к столу. Митро взял в ладони ее худое, темное, мокрое от слез лицо. Со странной усмешкой выговорил:
– По-дурацки-то как все повернулось…
– По-другому и быть не могло, – как можно тверже сказала Варька.
– Можно, попрошу тебя? – Митро неловко стянул с пальца золотой перстень с крупным аметистом, помедлив, подал Варьке. Та, не двигаясь, удивленно смотрела на него, и Митро покраснел, как мальчик. – Ты… ты не подумай чего. Просто на память возьми.
– Хм… А если Илона спросит – куда кольцо делось?
– Скажу, потерял. Или в карты проиграл.
– Не надо. – Варька положила кольцо на столешницу рядом со свечой. – Я ведь его все равно носить не смогу. Все это кольцо у тебя видели.
– А ты здесь носи. – Митро коснулся ладонью своей груди.
– Нет. – Варька слабо улыбнулась. – Пусть уж все как есть остается. Тем более что не расстаемся же. Не бойся, морэ, до конца жизни тебе глаза мозолить буду в хоре… Можно и мне тебя о вещи одной попросить?
– Все, что захочешь.
– Если встретишь моего брата – не убивай его.
С минуту Митро молчал, пристально глядя на Варьку. Затем со странной улыбкой спросил:
– Что ты знаешь, девочка? – Варька не ответила, и он, помедлив, сказал: – Хорошо. Чем поклясться?
– Ничем не надо. Я тебе верю.
Митро взял ее холодную руку, бережно поцеловал. Варька слегка коснулась губами его лба.
– Прощай, Дмитрий Трофимыч.
– Прощай, девочка.
Варька ушла. Митро неподвижно стоял у стола. Его опущенная голова отбрасывала в пятне света
