— Дома скажу.
Дома Аксен залез в чулан, отыскал старую плетеную сумку и, осмотрев ее, спрятал в карман пиджака. Тимошка никак не мог понять, зачем Аксену понадобилась старая сумка. Но он удивился еще больше, когда увидел, как Аксен воровато забрался в отцовский ящик и вытащил оттуда добрую пригоршню рубленого самосада.
— К чему это? — шепнул Тимошка.
— Молчок, — строго ответил Аксен. — Рогатка у у тебя есть?
— Бы-ы-ла, — недоумевая, протянул Тимошка.
— Найди, — коротко приказал Аксен.
Тимошка проворно поднялся по лестнице на чердак и вернулся с рогаткой, которая была сделана из толстой резины и гибкой вишневой ветки.
— Теперь незаметно проберись на огород к старосте и наблюдай за домом. Запоминай, кто придет к нему. Жди нас. Понял? Смотри, чтобы никто тебя не увидел.
Темнело. Аксен сказал отцу, что сходит к соседям, и отправился на огород. Когда он подошел к одинокому клену у колодца, из лебеды раздался Семкин голос:
— Ксеша…
— Пойдем, — ответил Аксен.
Пригибаясь, раздвигая изгородь из тонких ветел, трое ребят вышли на огород старосты.
Тимошка хорошо подражал свисту птиц. Бывало, увидит чибиса, притаится в траве, свистнет раз, свистнет другой — чибис завертит беспокойно головой, взлетит, ищет товарища. А Тимошке одно удовольствие. Мог он подлаживаться и под жаворонка. Поэтому, когда на огороде послышался тоненький свист ночного кулика, у Аксена не оставалось сомнений, что Тимошка здесь.
По глубокой грядке они проползли с Семкой к изгороди, и здесь из бурьяна выглянула голова Тимошки.
— Ну, что увидел? — спросил Аксен.
Тимошка доложил шепотом:
— Комендант с переводчиком ушли. Потом были еще два немца и куда-то подались. Так что в доме сейчас никого.
— А староста?
— Староста дома.
— Уверен?
— Вот еще, — обиделся Тимошка и засопел. — Свет не горит, думаешь, и дома нет? Дома он. Лампу зажигать боится.
Аксен внимательно посмотрел в сторону темного дома. От изгороди, у которой они лежали, до хаты было метров двадцать. Площадка совершенно открытая, даже забор разгорожен.
— Та-а-к, — прошептал Аксен. — Ну что ж, начнем… — Он вытащил из кармана старую плетеную сумку. Сейчас же из-за пазухи у него выпал булыжник. Такие булыжники когда-то, еще до войны, привозили на укладку дороги к мосту. Аксен пощупал камень, приподнял его на руке, усмехнулся:
— Ничего, как раз…
Потом он вытащил листок бумаги, разгладил старательно. Достал из кармана горсть самосаду и высыпал табак на бумагу. Неторопливо свернул листок и вместе с булыжником осторожно уложил в сумку. «Мина», которую Аксен задумал подложить старосте, была готова.
Повернувшись к Тимошке, он шепнул ему:
— Крой… Рогатку отдай мне. Мину вешай у двери… Семка! А ты жди Тимошку у колодца. Гляди в оба.
Тимошка и Семка остановились, передохнули. Аксен следил за ними из-за изгороди. Вот Тимошка опять пополз. Он достиг глухой стены дома, встал. Как всегда, он был босиком. Осторожно ступая, он поднялся на низенькое крыльцо. У крыльца стояла лестница на крышу. Такие лестницы были у каждого казачьего дома, по ним поднимали на крышу сушить яблоки или дыни.
Тимошка положил под ноги сумку с булыжником и табаком, которая все это время была у него в руках, и потихоньку передвинул лестницу ближе к двери. Это удалось сделать ему без единого неосторожного звука. Потом он, как кошка, взобрался по лестнице на крышу. Под карнизом была полка. На нее на ночь ставили молоко.
Тимошка обшарил доску и вдруг наткнулся на гвоздь. Закусив губу от натуги, он приподнял сумку и осторожно повесил ее на гвоздь. Так. Теперь все. Надо удирать. Сумка покачивалась над дверью.
Аксен, припав к земле, следил за ребятами. Вот опять тоненько свистнул кулик. Значит, Тимошка справился с «операцией». Теперь дело за ним. Аксен взял в руки рогатку, заложил камень, потом приподнялся на колени. Целился он старательно, в самую середину окна. Наконец шаркнула спущенная резина. Хрястнуло и на всю улицу зазвенело стекло.
В это мгновение Тимошка и Семка уже были у изгороди, и все трое побежали через огород к дому Тимониных.
Они были далеко от дома старосты, когда услышали вопль:
— А-а-а!
Грянули два выстрела.
— Т-т-р-р-та-та, — резанула автоматная очередь.
В хуторе началась страшная суматоха. Захлопали выстрелы, взвились в холодное и равнодушное небо трассирующие пули. На окраине затрещал мотоцикл, по улице стеганул тонкий луч фары. Сквозь грохот выстрелов неслась немецкая речь, ругательства.
Утром по хутору прошел слух: на Вербовку налетели партизаны. Убито пять немцев, еле спасся староста. Говорили даже, что староста уже висел в петле.
Ребята, слушая эти новости, перемигивались между собой. Тимошка порывался раза два что-то сказать, но выразительные взгляды брата осаживали его. Семка же очень убедительно удивлялся.
Однажды, через несколько дней после этой ночи, ребята увидели на улице старосту. Под правым глазом и на лбу у него были синяки.
— Вот это фона-а-ри-ки, — тихо протянул Тимошка, когда они прошли мимо старосты.
Староста одним глазом пристально посмотрел вслед ребятишкам. Потом, опустив голову, зашагал по улице и скрылся в немецкой комендатуре.
Через несколько дней Аксен снова собрал ребят у моста, на своем командном пункте.
Пришло больше десятка подростков. Аксен выставил дозор, во главе которого послал Семку Манжина, потом спросил у ребят:
— Прошлый раз я велел принести пионерские галстуки. Принесли?
— Принесли, Ксеша!
— Надо их спрятать. Если немцы дома найдут, не сдобровать. Ясно?
Ребята один за другим бережно вытаскивали галстуки из-за пазухи, из карманов и передавали их Аксену.
— Все? — спросил Аксен.
— Все, — ответил Максимка.
Аксен свернул галстуки и спрятал их под рубашку.
— Я думаю вот что, — сказал он. — Нужно нам в леса подаваться, соберем отряд из пацанов: наши пойдут, аверинских подговорим, ляпичевских. Гляди, сколько!
— Пацанов в хуторах много, — подтвердил Федя Силкин.
— Потом встретим партизан, — развивал Аксен свои планы.
Ребята смотрели на него недоверчиво: о каких это он говорит партизанах?
Но Аксен верил, что где-то в донских лесах партизаны должны быть.
И они были. И штаб их находился недалеко от Вербовки, километрах в тридцати. Отрядом командовал председатель соседнего райисполкома Воскобойников, с которым Аксен однажды даже фотографировался. Было это в сороковом году, в пионерском лагере на Дону у станицы Нижнечирской. Воскобойников был участником гражданской войны, и ребята пригласили его в гости на свой сбор.
