– Видимо, он хотел... не со мной, но так у него получилось.
– А вы пытались понять, каким способом ему удалось изменить свою внешность?
– Пытался. Не знаю... При встрече мне все казалось естественным. Кроме самой встречи, конечно. И настолько естественным, что... Ну, словом, я не уверен, что мои подозрения чего-нибудь стоят. Но, с другой стороны...
– Выражение лица тоже казалось естественным?
– Да, вполне.
– Выражение было похоже на то, которое на портрете Михайлова?
– Нет. Другое. Лицо было хмурым и озабоченным... злым. Будто бы человек торопился по какому-то спешному и неприятному делу. Меня он явно не... Почти не глядя оттолкнул меня локтем и промчался мимо.
– За Нортоном вы замечали такое... такую...
– Отталкивать?
– Да.
– Было однажды. Перед высадкой на Титанию. Нортон спешил – бегал, командовал, ну и в спешке задел меня, оттолкнул. Это мне сразу напомнило... Я остановился, посмотрел ему вслед. Он тоже вдруг остановился, посмотрел на меня и сказал: «Извини, Рэнд». Сделал шаг, снова остановился, бросил через плечо: «И за тот раз... тоже извини».
– Вот как? Что он этим хотел сказать?
– А кто его знает...
Длинная пауза.
– Это все? – спросил Гэлбрайт.
– Да, это все.
– Хотите что-нибудь добавить?
– Тогда два последних вопроса. Вы не заметили различия в росте Нортона и... этого...
– Я понял. Нет, не заметил. По-моему, ростом они одинаковы.
– Эмблемы на костюмах совпадали?
– Да. На рукаве у того и другого было изображение кугуара.
– Благодарю вас, Палмер. Вы очень нам помогли... По крайней мере, я на это надеюсь. До свидания. Прошу извинить за доставленное вам беспокойство. – Гэлбрайт сделал рукой что-то наподобие прощального жеста. Палмер молча смотрел с экранной стены – казалось, не верил, что все кончилось и он свободен. Лицо его медленно таяло в голубизне.
Гэлбрайт сидел опустив голову, будто изучая свое отражение в полированной крышке стола. Даже неподвижность не могла скрыть его озабоченности.
– Вот так, – произнес он, не повернув головы, но было ясно, что адресовано это Никольскому.
Тот ответил не сразу. Проводил взглядом исчезающее изображение Палмера, опустил глаза и стал смотреть на собственные руки.
– Если хотите знать мое мнение; то... то я почти убежден, – непонятно сказал Никольский.
– Кентавр? – непонятно спросил Гэлбрайт. Не дожидаясь ответа: – Наши мнения совпадают.
– Тем хуже.
– А что, если уговорить Палмера?
– Имитировать встречу?
– Да.
Никольский подумал.
– Я, собственно, не против, но... Во-первых, время. Во-вторых... – Он искоса взглянул на Гэлбрайта. – Вы все-таки надеетесь избавиться от... кентавра?
Пауза. Гэлбрайт медлил с ответом.
– Нет, – сказал он. – Уже не надеюсь. Решительно сбрасывать со счетов маску и грим я пока не намерен, но лучше приготовиться к худшему.
– Лучше к худшему, – одобрил Никольский. – В нашей практике это уже перестало быть словесным курьезом. – Он откинулся на спинку кресла.
– Любите спорт? – спросил неожиданно Гэлбрайт. Заметив быстрый взгляд собеседника, пояснил: – Мне любопытно узнать, как вам нравятся наши ковбойские состязания.
– Родео? Что ж, занятное зрелище...
– Говорят, вы отличный наездник и мастер лассо? Полинг, я обращаюсь к вам. Говорят, вы дважды были чемпионом?
Фрэнк посмотрел на шефа:
– Был. Когда участвовал в школьных родео.
– Говорят, вы непременный участник ежегодного Большого родео в Копсфорте?
– У меня просто вылетело из головы, что завтра в Копсфорте спортивная заварушка... Нет, ковбойский спорт я забросил, как только поступил работать в Управление.
– Напрасно.
– Забросил или поступил?
Гэлбрайт молча повращал глазами.
– Я понимаю, куда вы клоните – Фрэнк подвигался в кресле. – Готов в Копсфорт хоть сегодня... Но, полагаю, нужен я вам не как призер Большого родео, а как интервьюер, от пяток до подбородка нашпигованный скрытой микроаппаратурой.
– Нет, – сказал Гэлбрайт. – Никакой записывающей микроаппаратуры. И э этом смысле всякую самодеятельность строжайше запрещаю. Никаких спецбраслетов, пуговиц, медальонов, радиосигнализаторов, микротелемониторов. Понимаете? Ни-ка-ких! Обычная одежда спортсмена-ковбоя. Широкополый стетсон, джинсы, ковбойка и пояс с обыкновенной – обыкновенной, Полинг! – пряжкой. Это все. В Копсфорт вас привлекло в первую очередь Большое родео. Боюсь заглядывать далеко вперед, это «родео», однако, может вполне оказаться одним из самых ответственных в вашей жизни.
– Что ж, мне не впервые скакать без седла и раскручивать лассо. Но кто вам сказал, что я не почувствую разницы между быком и своим родственником? – Фрэнк сознавал, что говорит совсем не о том, о чем следовало бы сейчас говорить, но ничего не мог с собой поделать. Он находился во власти необъяснимого желания сказать шефу что-нибудь неприятное. – С моей стороны, было бы очень нечестно что-либо заранее вам обещать, – добавил он.
– Я не жду обещаний. От вас мне нужны сознательность и готовность. Иначе просто нет смысла затевать операцию «Копсфорт». Или Большое родео...
– Или «Кентавр». Или, может быть, прямо без маскировки: «Веревка для шурина»?
– Хотелось бы сразу внести предельную ясность, – устало сказал Гэлбрайт. – Вы, Полинг, вправе взять на себя копсфортовскую миссию только на добровольных началах, и никак не иначе. Ваш отказ, разумеется, нас огорчит, но мы поймем это правильно.
– Шеф, копсфортовскую миссию я, безусловно, беру на себя. И не столько из опасений вас огорчить, сколько по личным мотивам. К тому же посылать в Копсфорт для встречи с Нортоном кого-либо другого просто не имело бы смысла.
– Верно. Тогда в чем причина вашего... гм... смятения?
– Причина в том, что я предвижу, как все это будет. Признаться, шеф, я совершенно не в своей тарелке и... не могу заставить себя поверить в успех копсфортовской затеи. Это меня угнетает. Иметь дело с Нортоном вообще не слишком приятно. А тем более в таком его... качестве. В конце концов я не специалист по кентаврам.
– Да? – угрюмо удивился Гэлбрайт. – А кто из нас специалист по кентаврам? Хает? Кьюсак? Я? Вы, Никольский? Вы, профессор? Или, может быть, вы, Купер?.. Вот видите, Полинг, все молчат. Мы испытываем острый дефицит в специалистах подобного рода. – Гэлбрайт заворочался в кресле. – Купер, поднимите нас и можете считать себя свободным до шестнадцати ноль-ноль. Но подготовьте к вечернему заседанию все материалы по «оберонскому гурму». Фильмы, документацию, отчеты комиссии... все!
Купер кивнул. На крышке стола отразился хлынувший сверху дневной свет, изображение оператора угасло, и экранные стены поползли вниз. Фрэнк прищурился в ожидании бьющих лучей жаркого солнца.
