более двухсот человек…
Представитель Совета подошел к раскрытому окну, рассеянно глянул вниз и отшатнулся. С высоты полукилометра домики центра ИРП казались не больше почтовых открыток, брошенных на зеленый ковер. Преодолев головокружение — башня ощутимо раскачивалась, — он повторил:
— Более двухсот. Наедине с планетой, которая каждый день задает загадки.
— Я ценю доверие Совета, — тихо произнес Сатон. — Но Альдо Джен… Новая формация. Воспитанники Нури и Ивана Иванова…
— Эти имена вызывают уважение.
— Я предлагаю кандидатуру Нури Метти. Он родился в Третьей Марсианской, знает Марс, если его можно знать, и сущность этих новых людей. Ему не нужно изучать их психологию. Он один из них.
Свободные от дежурств колонисты сидели на бетонном, забранном решеткой обводе шахты. Маленькое солнце висело под рефлектором на ажурной мачте, заливая шахту и площадку перед ней и черную зелень сосен бледным светом, придающим однотонность разноцветным комбинезонам и одинаковость лицам. С обостренным вниманием они разглядывали двух коренастых кругломорденьких чертей: Беленчук вывел их в освещенный круг.
— Прошу смотреть, ответственная встреча! — возгласил он. — Борьба без отдыха и компромиссов, без ничьей до результата, каковым признается первое сколупывание. Правила следующие. Запрещается применять отвертки, гаечные ключи, ножовки, напильники, а также хорошо известные из литературных источников деструкторы, бластеры, лайтинги…
— И фитинги, — подсказал кто-то.
— …За неимением таковых и из соображений гуманности. Разрешается взаимно пинаться, бросать через бедро, давать подножку, делать подсечку, выворачивать конечности…
— Щекотать.
— Вот именно. Щекотать тоже можно. Равно как умаривать смехом, пропускать через мясорубку, распинать на кресте, разрывать пасть и что еще, я не знаю.
— Толочь в ступе, — донеслось от шахты. — Четвертовать и третировать; испепелять взглядом, поносить противника и давить на психику.
— Благодарю за подсказку. Все неупомянутые приемы также относятся к категории разрешенных. Пусть толкут, поносят и давят. Итак, что мы имеем? С одной стороны известный каждому Мионий Большое Горло. Масса (Беленчук ухватил огромными ладонями Миония за голову, приподнял), гм, двадцать восемь килограммов. С другой стороны Анипа Барс Пустыни (та же процедура взвешивания с Анипой) на полкило больше, а может быть, и меньше. Уцелевшего ждет приз. — Беленчук достал откуда-то коробочку, открыл. Черти склонились над ней. — Видали? Здесь на полгода хватит. Побежденного тоже не обидим. Начали!
Черти сцепились, звякнув круглыми головами, посаженными на цилиндрические туловища. Они ходили по кругу, раскачиваясь и приседая.
Нури стоял в тени и слушал монотонный шум воздушной струи, вытекающей из шахты. Возня на площадке продолжалась уже минут двадцать, и никто из колонистов за это время не произнес ни слова. Черти, обнявшись, неуклюже топтали собственные тени.
— Глупо это, — тоскливо сказал Беленчук. — У нас такой набор превосходных развлечений…
Нури вглядывался в лица и находил знакомые. Они мало изменились, его ребята, вундеркинды и акселераты. Как они радовались утром его приезду. Каждый коснулся его плеча и своей груди против сердца: для них он всегда останется Воспитателем Нури.
Они знали о цели его приезда. Горькое недоумение — вот все, что услышал Нури.
— Альдо! Он был самый лучший.
Нури не скрыл раздражения:
— Укажи мне худшего.
— Не понимаю. — Собеседник растерянно улыбался. — Как это — худшего?
— Ну, если Альдо был самым лучшим, то должны быть те, кто хуже него?
— Не понимаю.
— Прости, — сказал тогда Нури. — Я задал глупый вопрос.
Старый черт, он отличался цветом чешуи, дал подножку молодому, навалился на него и ловко сколупнул с живота противника чешуйку. Беленчук облизал губы:
— Видели? Ну да, меня это тоже захватывает. Как и всех.
Он вошел в круг, разнял чертей и поднял над головой коробочку. Черти уставились на нее.
— Победил Анипа Барс Пустыни. А может быть, и Миопии Большое Горло, кто их, к черту, разберет. Но зато теперь можно сказать: он самый сильный среди здесь.
— Не среди здесь, — послышалась реплика, — а между тут.
— Верно. Победителю слава и приз. — Он вручил черту коробочку. — Побежденному утешение. — Он достал из кармана несколько чешуек и опустил их в протянутую горсть.
У шахты зашевелились. Люди тихо выходили из круга и скрывались в темноте. Черти застыли под рефлектором.
— Молчат! — всхлипнул Беленчук.
— Просто устают за день.
— Если бы. Это не усталость, Воспитатель. Вы заметили, они почти не реагируют на шутку. Я не знаю, что это такое.
— …Твой текст — это что, экспромт?
— Что вы, я два дня готовился. Альдо, тот мог экспромтом.
Снова Альдо. Здесь любой разговор заканчивается этим именем. Нури прильнул щекой к теплой коре сосны, совсем земной. Подумалось, что ребята, такие оживленные днем на работе, совсем изменились к вечеру, и только Беленчук не потерял активности.
— Скажи, а тот, кто ведет эти ваши чертовы состязания?
Беленчук поднял измученные глаза:
— Каждый из нас по очереди… Ведущий занят и остается самим собой. Он готовит программу, комментирует ход борьбы, ну, как я сегодня. А, вот вы к чему. В тот вечер должен был вести программу Альдо. Днем, так уж совпало, он был дежурным по безопасности и не мог сходить за чертями. А в поселке мы масками не пользуемся, но она была у него на поясе, как это предусмотрено правилами. Альдо никогда не нарушал правила. Не то чтоб был такой уж дисциплинированный, но не хотел, так я думаю, отвлекать на себя внимание. Кто-то должен был, возвращаясь в поселок, привести чертей, но каждый из нас понадеялся на другого. Я тоже… Ну вот, Альдо, значит, и кинулся за ними… Мы потом нашли маску. Зацепилась кольцом на вентиле баллончика за выступ на стене. А он не заметил, спешил, значит. Для себя он бы не стал спешить. Вот я, что бы ни делал, всегда о себе думаю, в подсознании о себе помню. Знаю, что плохо это, а помню. Альдо чужую боль ощущал во сто крат больней своей.
— При чем здесь это?
— Не знаю. — Беленчук как-то нелепо развел руками, и этот жест странно усилил впечатление растерянности, которое владело им. — Если погиб, значит, что-то было недодумано в системе безопасности. Сейчас положение исправили, и больше нечего расследовать. Уже никто не выйдет из поселка без маски. Безопасность — вот мой главный принцип отныне и навеки. У вас ведь тоже есть принципы, которыми вы руководствуетесь как воспитатель?
— Есть, — вздохнул Нури. — Главное — это не воспитывать.
— Странно вы сказали, вас трудно понять.
— Просто смотреть на себя их глазами. И если наедине с собой ты не краснеешь за сказанное и сделанное, то сегодня, и только сегодня, ты был хорошим воспитателем. Вот и все.
Еще утром Нури обошел поселок, приглядываясь к переменам.
Детство оживало в нем незнакомым ощущением потери, и новизна не всегда казалась оправданной. Поселок, возникший на месте Третьей Марсианской, лежал в котловине между пологих вершин. Двухэтажные пластиковые коттеджи лепились вокруг шахты, из которой с неисчезающим постоянством вытекал поток горячего воздуха — будущей атмосферы Марса. Раньше шахты не было, по те, кто были первыми, предвидели и шахту, и глубинные заводы-автоматы. В операторской Нури долго наблюдал на экранах, как в синем дыму под лучами лазеров стекали стены пещер и неслышные взрывы сотрясали скалы,
