осматривать пещеру, но в нее уже плотно набились нимзияне, унося с собой высушенные за день на солнце шкуры.
Я улегся, и надо мной мерцали незнакомые звезды, складываясь в незнакомые созвездия. Я нашел наш орбитальный спутник связи и, успокоенный, заснул. Надо сказать, я как лег, так и встал, свежий и бодрый. Я вообще сплю как младенец, ибо ежели совесть чиста, то и сои крепок.
Утром, не успел глаза продрать — святая троица! — лежу, а вокруг сидят, как в тот раз, когда я сбежал. На меня глядят. У женщин слезы текут, с чего бы это? Мужики смотрят завистливыми глазами. Вождь совсем скуксился — и нож его не утешает. Сажусь к костру, вокруг тишина, мне лучшие куски подкладывают и глядят, как я ем. Неприятно. Пошел бычка навестить, уже сидит, глазами хлопает, задвигался, руку мне облизал…
И удивляюсь я, что ночью меня никто не тронул, ведь вокруг хищники кишмя кишели, и костер в середине ночи погас. Тут подошла Нуи и повлекла меня осматривать пещеру. Там она выразила надежду, что я и впредь буду спать снаружи.
Я вызвал лагерь, рассказал обо всем, навьючил на себя рюкзак и дальше пошел, я передумал оставаться здесь. Вокруг как в зоопарке, только без клеток, и пасутся, и дерутся, и друг друга едят. Разнообразие жизни поразительное. Как и должно быть на планете, где враг всего живого человек еще не пришел к власти. Иду я, снимки делаю, звуки записываю, минералы собираю, пробы вод беру. К полудню устал, прилег, а рядом карчикалой уже сидит, скалится. Махнул я рукой, черт с тобой, сиди, не станешь же ты меня сонного кусать! Но тут меня как ударило: а где, думаю, бычок, а может, он бычка уже съел? Пробежал я по окрестностям, всякую живность распугал, нет бычка. И останков нет. Тут я врезал карчикалою в переносицу, говорю:
— Бибинела токата, мазел цукен!
А толмач из-под воротника орет: «Мир вам!»
Дал это я ему по сусалам, только руку отбил, а он еще успел мне кулак лизнуть. Я притих. А что, чем виноват карчикалой, он, может, с детства бычками питается и съедает целиком, с кисточкой от хвоста. Не в один присест конечно. За что же ему морду бить?
В кустах, вижу, уже угнездились женщины и дети. Выследили. Возникла из ничего Нуи и поволокла меня осматривать пещеру.
А потом я опять надел рюкзак и все равно пошел дальше. За мной трусил карчикалой, а в пределах видимости, не далеко, не близко, короткими перебежками двигались женщины с детьми и без. Чертовщина какая-то. Живность разбегалась передо мной, а гигантские ящеры делали вид, что не замечают нас.
День прошел бездарно, а к ночи карчикалой завалил зазевавшееся жвачное, я разделал его, разжег костер, подождал, пока прогорит, и на углях стал жарить мясо. Поев, я отошел в сторону и лег. Смотрю, на запах придвинулись женщины и неведомо откуда взявшиеся мужики, расселись у костра и бойко доели барана. Даже на завтрак ничего не оставили. Это у них привычка такая, съедать все сегодня, а завтра если Бог даст день, то даст и пищу. Я разбирал собранное за день, потом наговаривал по рации впечатления, может, думаю, вы в лагере лучше меня разберетесь, может, и другие разведчики в таком же положении, что и я, и за ними ходят всем племенем девы, дети и волосатые кривоногие мужчины. Нуи пыталась угнать меня осматривать пещеру, но я отговорился, что пещеры поблизости нет, что уже темнеет, а я темноты боюсь.
Я заснул прямо на траве, и сон был мощностью в два сурка. Проснулся оттого, что кто-то мне в ухо дышит. Слава Богу, бычок, целый, невредимый. Обнял я его на радостях, руку дал, пусть всласть налижется. А вокруг снова сидели женщины, глядели, как бычок мне слюнявит ладонь, и, показалось, завидовали ему. Такие вот дела. Только спасенная Нуи отвернувшись сидела и скорбела, что не довелось с меня шкуру спустить. А может, по другому поводу, кто их, дев, разберет…
Я чувствовал, что пора собираться в лагерь, коллекция подобралась славная, я все уложил горкой, поставил защиту и маячок. И, отклонив попытку Нуи уволочь меня осматривать пещеру, поплелся в лагерь, а за мной женская половина племени. Ничего себе эскорт. Я, бычок и свита из визжащих детишек и сомлевших дев. Немыслимое дело.
И я свернул в сторону от нашего лагеря. Выбрал бугорок повыше и сел. Может, залетный птеродактиль съест, хоть кому-то польза будет, сопротивляться не стану. Решил впредь мяса не жарить, костра не разжигать, может, отстанут? Бычок пасся поблизости, а потом куда-то ушел. Женщины развязали узлы и расселись вокруг, глядя на меня.
На поляну вышел карчикалой, неся перед собой барана. А может, не барана, но что-то рогатое и в кудрях по всему телу. Без видимых усилий он взошел ко мне на вершину, положил барана у моих ног и уставился на меня взглядом, полным надежды. Поняв, чего ему хочется, я протянул ладонь, которую он с жадностью облизал. Н-да! И вся недолга, расплатился за услугу. Аборигены на карчикалоя глядели с опаской, но барана отнесли в сторону и принялись разделывать.
Мне все стало безразличным. Я отвернулся. Они думали, что я сам с собой разговариваю, когда я стал советоваться с капитаном.
— Смотри сам, — сказал капитан. — Конечно, тащить за собой эту ораву… гм… гм…
— А как бы вы на моем месте поступили?
— Ну, прежде всего я не стал бы осматривать все пещеры подряд. Другие разведчики нормально работают, никто за ними стадом не ходит. Хотя возле меня тоже карчикалой мелькает. Но чтобы женщины, и в таком количестве… Мы себя в руках держать умеем.
— Капитан! — возопил я. — Тогда я остаюсь, я должен разобраться, в чем тут дело. Я не в пещерах сплю, снаружи!
— Снаружи? Ладно, разбирайся. Может, твой опыт совместной жизни с нимзиянами будет… э… наиболее информативным.
Капитан отключился, и я его понял: у нас в экипаже не принято было навязывать свое мнение разведчику, ему на месте виднее. А что мне виднее? Почему они ходят за мной и даже про пещеру, свое безопасное логово, забыли? Здесь страшно и для вооруженного, в воздухе свист крыльев и драки птеродактилей, внизу странная смесь развитых млекопитающих и не менее развитых динозавров, и, похоже, ни одна форма жизни не господствует. На Земле, насколько мне помнится из курса палеонтологии, все было не так, там было все по очереди. И где слово этого лгуна вождя, что вне пещеры меня съедят. Никто и не пытался. Вон неподалеку в кустах кто-то большой ест кого-то маленького, а тот невыразительно пищит. Но это везде так… Мои размышления перебил вождь. Он подошел и сказал:
— Цайдин жунахи?
Я не стал ждать перевода и ответил:
— Ежухи книмс.
И пусть меня забодает этот самый книмс, если я знаю, что это значит, но вождь от меня отстал. Может, им все равно что услышать. А Нуи от костра орет:
— Уги ца тай?
— Са кропи битал! — ответил я, имея в виду, что этими пещерами сыт по горло.
Карчикалой сидел рядом по-собачьи и на его бородатой морде было написано: не бойся, я с тобой. Ну и хорошо, а я спать буду.
— Главное, сейчас его не трогать, — сказал капитан, посматривая на Льва Матюшина. — Для Льва сомнение в себе даже полезно. Да и любому из нас…
Лев бродил по лагерю между куполами надувных зданий станции. С тех пор как он вернулся в лагерь, прервав свои исследования, он часто прохаживался вот так в одиночестве. Нет, он не отказывался от текущей работы, дежурил за пультом безопасности и связи, наговаривал текст дневника, он не отказывался и от контактов, но говорил об одном и страшно бичевал себя.
— Чтобы мало-мальски изучить планету, — говорил Лев, — надо потратить тысячу лет, а я полез со своими призывами. Стыдно мне. Не поняв чужих обычаев, не зная жизни нимзиян, неприлично суетился, изображал супермена. А они… Впрочем, у них все впереди. И надо сказать, они умеют беречь самое ценное — свою жизнь. На деревьях вот укрываются, в пещере… н-да, неизвестно, кто кого использует, то ли ящеры их, то ли они ящеров. Во всяком случае, фруктами и мясом динозавры этих мужиков снабжают. А может, это симбиоз равных? Не заметил я у них этакой коровьей обреченности. А заметил собственную непригодность для контакта с нимзиянами. Я уж лучше здесь буду, больше пользы принесу.
