Все вокруг словно померкло, даже огни на горе как бы потускнели.
— Кому тогда верить, Вахтанг! Не укладывается в сознании… Но как же понять письма?
Арестованный, называющий себя Хасаном, и его спутники были посланы к завербованным. Это же ясно!
Ахметели кивнул. Да, он не один день ломал голову. Нащокин удивился бы, если бы позавчера, например, заглянул на допрос. Ахметели беседовал с арестованным о сельском хозяйстве. Об уходе за овцами, о стрижке, о способах улучшить качество шерсти. Надо было видеть, как он оживился! Он крестьянин. Понятно, о наших методах труда, о нашей технике — ни бельмеса. Все его познания из собственного единоличного опыта. Ахметели видел, слушая его, глинобитный дом в Турции, тощее поле с оградой из вывороченных камней, скрипучий карасапан — деревянный плуг с железным сошником, придуманный еще во времена Византийской империи.
— Крестьянин! Вот что существенно, генацвале! Представьте себе, приходит такой Хасан к Арсену. Арсен же лучше его живет, неизмеримо лучше. Против своих не пойдет. Положение у гостя плохое. Показать свое лицо хозяину опасно. Возвращаться ни с чем тоже худо, деньги терять не хочет. Мужицкий ум соображает…
— Обманывают своих! — воспрянул Нащокин и с облегчением засмеялся.
— А что, неправ я?
— Нет, почему же… Вполне вероятно.
— В том и суть, генацвале.
«Молодец, Вахтанг, — подумал Нащокин. — Вот он каков! Встретишь его на проспекте Руставели вечером — в костюме из чесучи, в сандалиях, начищенных до зеркального блеска. С ним компания хохочущих приятелей. Кажется, нет беспечнее человека, чем Вахтанг Ахметели».
— Значит, Арсен будет ждать гостей, — сказал Нащокин. — Пусть сидит на кочевке.
— Да, — кивнул Ахметели. — Пускай сидит. А вы… не спугните гостей.
Поиск продолжается. Но он примет теперь другие формы, не столь явные. Как только лазутчики сочтут себя в безопасности, они вылезут наружу, толкнутся к Арсену, к другим… Конечно, в принятом решении есть доля риска. Но возможна ли борьба без риска? И не требует ли она подчас и подвигов совести, мужества в доверии?
Так думал Нащокин, шагая по проспекту, мимо слепящих витрин, в веселой толпе гуляющих. Над подъездом кинотеатра загоралась и гасла узорчатая вязь грузинских букв, красные, синие, зеленые отсветы падали на асфальт.
15
Три дня спустя Ахметели разрушил и вторую легенду арестованного. Лазутчик заявил, что вместе с ним границу перешли Иса Мурадов и Рифат Эрдоган. Сделав это признание, он, жалобно вопя, стал просить прощения у аллаха, которому поклялся не открывать правду неверным.
Каковы цели заброски? Лазутчик только мотал головой. Он не знает, ему, слабоумному, не сказали. А может быть, и говорили, да он забыл. Память никуда не годится, напрасно лечил свою память у муллы и дал ему сто лир и баранью ногу. Главным шел Рифат Эрдоган. А его, Хасана, взяли в качестве проводника и носильщика.
Ахметели видел — до полного признания еще далеко. Выдает товарищей, но свое лицо еще прячет. Откуда он родом? Точно ли из Узундага? Прежние обитатели Узундага рассеялись, отыскать их будет нелегко…
В тот же день, рано утром, объявился второй нарушитель. Голодный, обросший, продрогший в пещере, где он провел несколько ночей, он пришел на кочевку к Арсену Давиташвили, и чабан принял его, как гостя. И отрядил племянника Гиви на заставу.
Подросток заикался от волнения, сообщая Сивцову новость. Странный человек сидит у дяди! Приехал из Средней Азии, но похоже, не в поезде, а в фургоне с мусором, до того он грязный, этот Мурадов.
— Дядя знает его. Давно знает. А все-таки, говорит, документы проверить надо…
Сивцова уже предупредили. Не спугнуть — таков был смысл инструкций, полученных им.
— Хорошо, — сказал капитан. — Проверим.
Он передал новость в отряд, потом вызвал дежурного по заставе.
— Где Тверских?
— У вольеров. С собакой своей нянчится, товарищ капитан. Как с ребенком.
Игорь недолго был в разлуке с Гайкой. Сразу же после поиска в камышах он помчался в комендатуру, к фельдшеру, который оказал ей первую помощь. Оттуда отвез Гайку в Сакуртало, в ветлазарет отряда. Пока длилось лечение, Игорь приходил в казарму только спать. Он кормил Гайку; в сумке его не переводились лакомства — сахар, кусочки мяса. Часами он чистил Гайку — сперва волосяной щеткой, а потом суконкой, до блеска. «Жаль, шерсть у нее короткая, — шутил ветеринар, — а то бы вы и завивку ей сделали». В перевязочную Игорь вносил Гайку на руках, ставил на стол, приказывал «стоять!» Собака покорно подавала лапу врачу, терпеливо выдерживала боль, кося глазами на Игоря.
Раненая Гайка была укором для Игоря. Другой, более опытный пограничник действовал бы иначе. Задержал бы нарушителей, сберег бы собаку. Вспоминались и злополучные, забытые ракеты…
Никто не винил его. О ракетах никто и словом не обмолвился. Операция, говорят, протекает нормально, лазутчики не ушли, один уже под замком, другой замечен и за ним следят, чтобы выловить третьего. Нащокин, сам Нащокин сказал, что Игорь вел себя храбро и что он поедет в отпуск на родину, как только кончится поиск. Игорь больше удивился, чем обрадовался. Чем он заслужил? Ведь задержал-то не он!
Нащокин упомянул Никифора Тверских — отца. Это уж вовсе ни к чему! С подвигом отца тут и сравнивать нечего. Не так, не так все вышло, как хотелось.
Хорошо, хоть Гайка поправляется. Рана уже зарубцевалась. Дежурный, посланный Сивцовым, застал Игоря у вольеров — он вывел Гайку гулять.
— Ковыляешь, Гайка? Трехногая ты животина, вот кто! Эх, кому мы нужны с тобой, на трех ногах!
— Ошибку допускаешь, Тверских, — сказал дежурный, записной остряк Фоменко. — Собака есть собака. Длинное млекопитающее, на одном конце хвост, на другом — нос. Зубрил, чай! Не человек же она, телячья башка!
— Отстань!
— К капитану давай!
— Слыхала, Гайка? Капитан зовет. Ты подожди, я скоро. Да скоро же, глупая! Куда я от тебя денусь!
Сивцов смерил Игоря взглядом.
— Садитесь. Есть серьезное дело.
Тон у Сивцова был суровый, даже чуточку более суровый, чем прежде. Он испытывал неловкость перед Игорем и не хотел выказывать ее.
— Товарищ капитан…
— Ну!
— Гайка еще не может.
— Заладили вы… Собака в данном случае как раз ни к чему. Пойдете без собаки.
— Слушаю, товарищ капитан.
Игорь не видел того, что творилось в душе у Сивцова, но чутьем уловил добрую перемену в нем и ничем не выказывал этого. Так оба, словно по уговору, держались с прежней официальной суровостью.
— На кочевку пойдете. Там гость. Проверите документы у всех. Задача ваша…
Сивцов мог бы поручить это старшине Кондратовичу. И мало ли еще кому. Пожалуй, раньше ему и в голову не пришло бы послать Тверских. Да, к нему он бывал несправедлив. Именно поэтому сегодня пойдет Тверских.
Щеки Игоря горят от радости. Как хорошо! Он снова в поиск. Пусть без Гайки…
— Товарищ капитан, — слышит Сивцов. — Разрешите Баева взять.
«Нужно ли? — думает Сивцов, — Что же, Баев так и будет все с ним ходить? К тому же он недавно вернулся из наряда».
Первое побуждение капитана — отказать. Но он встречает умоляющий взгляд солдата, и решимость его
