он вручает свое тело со всеми его неполадками могущественным волшебникам, сведущим в науке врачевания. Сходство между традиционным набором предметов в медицинском кабинете и таинственными атрибутами в шатре ясновидящей или африканского колдуна поразительно. При определенном язвительно- скептическом настрое ничего не стоит доказать полную аналогию этих двух типов сценографии, да взять хотя бы запах лекарств в одном случае и ароматических трав в другом — они играют равнозначную роль и оказывают совершенно одинаковое воздействие на психику пациента. Но кабинет Эдгара не вполне укладывался в стандартные рамки, здесь висели детские рисунки и просто листки со всякими каракулями, на полу и на столе валялись игрушки и разноцветный пластилин. Красный Пауэр рейнджер, стоявший на пачке рецептов, нарушал своим присутствием символику врачебного могущества и сводил наваждение на нет.
Окно было распахнуто, а в комнате витал легкий запах слезоточивого газа. Оттого Эдгар и вышел к ним в маске. Теперь он снял ее, газ уже почти выветрился. Антуан заметил, что в кабинете странно пахнет, а Корали сморщилась и заткнула нос.
— Неуправляемый десятилетний паршивец порывался утащить у меня рецепты.
— Ты что, пустил в ход баллончик со слезоточивым газом? — возмутился Антуан.
— У него были нунчаку! — воскликнул Эдгар, воздевая руки к небу. — Нунчаку, ты только подумай, Антуан.
— Господи, и часто тебе такие детки попадаются?
— Слава богу, нет. Привет, Корали, — сказал Эдгар, усаживаясь за стол.
— Кто болен: ты или Антуан?
— Он, — ответила Корали презрительно. — В его-то возрасте мне все еще приходится водить его к доктору!
— Я же тебе плачу, — возразил Антуан. — И довольно неплохо.
— Да, две булочки с шоколадом и журнал «Премьера»… Мне следовало бы поднять расценки. Инфляция не может не затрагивать человеческих отношений.
— Боже мой, Корали, неужели мама позволяет тебе читать финансовые страницы в газетах? Просто невероятно!
— Привыкай, Антуан, это новое поколение! Так что тебя беспокоит?
Перерыв всю сумку, где лежал ворох книг, газет и каких-то бумажек, Антуан извлек оттуда отксерокопированную схему человеческого мозга в разрезе и положил на стол. Затем взял у Эдгара ручку «Mont Blanc» и стал показывать:
— Высшая нервная деятельность осуществляется корой, так? I
— Да… Что ты опять выдумал? К чему ты клонишь? Решил стать нейрохирургом? !
— Лобные доли, они вот здесь, — Антуан обвел интересующий его участок, — аккумулируют информацию о внешнем мире…
— Ну хорошо, Антуан. Я врач, и ничего нового для меня тут нет. Все это давно известно.
— Ладно, — сказал Антуан, не отрываясь от схемы, — я подумал, что | ты мог бы удалить мне часть коры, например, какую-нибудь лобную долю, чтобы…
Эдгар ошарашенно уставился на Антуана, а тот как ни в чем не бывало заштриховывал на схеме области собственного мозга, подлежавшие удалению. Эдгар нахмурился. Корали сидела в глубине кабинета на диване и читала журнал про кино.
— О чем ты, черт побери? — резко спросил Эдгар, вставая со стула. —Я тебя не понял. У тебя крыша поехала, ты совсем одурел, или что?
— Я и рад бы совсем одуреть, — ответил Антуан очень серьезно, —это и есть моя цель. Я потому и прошу тебя…
— Ты хочешь, чтобы я сделал тебе лоботомию? — в ужасе перебил его Эдгар.
— Ну, наверно, хватило бы и частичной лоботомии, чтобы я все-таки не разучился зажигать спички и открывать холодильник, не будем повторять «Кукушку»… Впрочем, ты врач, сообрази сам, как лучше.
— Лучше всего отправить тебя в дурдом. Что с тобой?
— Нет-нет, все совсем не так, как ты думаешь… Я совершенно нормален и прошу об этом в здравом уме. Я тебе дам расписку. Ведь я не с бухты-барахты к тебе пришел. Это абсолютно осознанное решение. Я пробовал другие варианты, сразу говорю. Сначала пытался спиться, потом покончить с собой, но ничего не получилось.
— Ты хотел покончить с собой?
— Кошмар, полное фиаско. Не будем об этом.
Эдгар обошел стол и сел рядом с Антуаном. Он положил ему руку на плечо, полный сочувствия к самому старому, самому любимому своему пациенту, другу, можно сказать.
— У тебя депрессия? Что-то не ладится? — спросил он встревоженно.
— Да ничего не ладится, Эдгар! Но ты не волнуйся, я борюсь, стараюсь найти выход. Мне кажется, самое лучшее — это стать дураком.
—Что?
— У меня к тебе просьба. Опиши меня. Если бы ты стал кому-то рассказывать обо мне, что бы ты сказал?
— Не знаю… Что ты блестящий мальчик, умный, образованный, любопытный в обоих значениях этого слова, симпатичный, остроумный, немного разбросанный и нерешительный, беспокойный…
По мере того как педиатр перечислял качества своего друга, Антуан мрачнел, словно речь шла о тяжких
