целовались. У меня сжалось сердце, но отвести взгляд не получалось. Сашка с
Юркой расстались, расцепив ладони в последний момент. Сашка скрылась в подъезде,
а Юрка еще какое-то время смотрел на закрытые двери, а потом пошел прочь, вжав
голову в плечи. Я все ждала, когда включится свет в Сашкиной комнате. Но свет не
включался. Вместо этого Сашка вышла из подъезда (наверное, ждала, пока Юрка
уйдет на порядочное расстояние), воровато оглянулась и побежала ко мне. Я
спохватилась — сама зареваная, уроки не сделаны, ужин не разогрет! В то же время
мне стало гораздо легче, и я побежала открывать Сашке дверь.
— Не стоит благодарностей! — заявила Сашка с порога.
— За что это? — удивилась я.
Сашка встала по стойке смирно и продекламировала:
— За урегулирование мировой экономической ситуации! За спасенных белых
медведей на северном полюсе! За стабильную смену времен года! — а потом добавила
спокойнее: — Я не голодная, но чай буду.
Я кивнула и побежала ставить чайник. Сашка в моей комнате посмотрела на
разбросанные учебники и плюхнулась на вертящийся стул.
— Я устала кошмарно!
— Чем вы там занимались? — ехидно спросила я.
Сашка посерьезнела:
— В догонялки играли. Честно. В парке. Как маленькие. Представляешь? Но так
здорово! — и она мечтательно заулыбалась.
Когда я вернулась с чаем, Сашка уже спала на моей кровати. Я позвонила
Федьке, что она останется у нас. Потом выключила свет и пристроилась рядышком.
А на следующий день Федька меня бросил.
Было это так.
Сначала меня стали вызывать по всем предметам, будто сговорились. Нет, чтобы
Сашку вызвать — она ведь тоже уроков не учила! Но они будто знали, что именно я
самая неподготовленная. Я плавала на уроке физики, прислушиваясь к подсказкам и
повторяя совсем не то, что говорили мне. Еле, на трояк, выкрутилась на уроке
биологии. Но на геометрии я провалилась. Я могла бы, конечно, придумать
доказательство теоремы заново, но для этого был явно не тот день. И, хоть я
немного пришла в себя, но все думала про Сашку с Юркой и что они теперь вместе.
Полученная двойка меня расстроила, и я старалась, чтобы Сашка не заметила, что я
плачу. Но Сашка толкнула локтем и спросила:
— Тин, ты чего?
Я помотала головой. А на переменке подошел Федька и отвел в сторону. Он был
весь перемазан гуашью — наверное, прибежал с рисования.
— Нам надо серьезно поговорить, — сказал он. И, не дожидаясь моей реакции,
продолжил: — Я тебя бросаю. Я полюбил другую.
Одним пальцем Федька дергал хлястик на брюках. Наверное, волновался.
— Вот и хорошо, — успокоила я его.
— Ты не сердишься? — испуганно посмотрел на меня Федька.
Наверное, у меня был слишком несчастный вид, и Федька принял это на свой
счет.
— Нет, Федька, я совсем не сержусь.
— Тогда это тебе, — сказал он и достал из-за спины рисунок.
На нем были мы с Федькой, когда мы гуляли по парку. В руках у каждого была
сладкая вата размером в полнеба. На заднем плане люди (тоже мы с Федькой?)
раскачивались на лодочках.
— Хорошо вчера погуляли, — сказал Федька. — Ну, я побежал? А то у нас уроки
закончились.
— Беги, — сказала я ему и потрепала по шевелюре.
Я смотрела в окно и видела, как Федька выходит из школы с девчонкой его
возраста. Девчонка казалась чуть кругленькой, и у нее была толстенная коса.
Федька забрал у нее портфель, повесил себе на плечи поверх своего и стал похож
на двугорбого верблюда. У всех в жизни все устраивалось. Кроме меня.
Я так переживала по этому поводу, что даже не пошла в столовую. Сашка
осталась грустить вместе со мной. Юрка Угорелов о чем-то беседовал с
одноклассниками, а после уроков они побежали на поле играть в футбол.
И Сашка сказала:
— А мы с тобой пойдем в супермаркет и купим чего-нибудь вкусного. Я
проголодалась. Сидишь тут с тобой, преисполняешься мировой скорбью. Что
случилось-то?
— Просто грустно, — сказала я. — Мне же может побыть грустно?
— Может, — согласилась Сашка и неуверенно добавила: — Даже мне, наверное,
может побыть грустно…
Сашка вздохнула. Она не любила грустить. В супермаркет так в супермаркет,
подумала я. В любом случае, везде одинаково. Ничего не меняется, будь ты хоть в
Африке или на Луне.
Там-то, в магазине, я и увидела _его_. Он стоял у полки с фарфоровыми
чашками, будто настоящее фарфоровое божество. Он повернулся в мою сторону, и мне
показалось, что все это происходило медленно, будто на экране. Серое пальто,
белый шарф. Темные, слегка вьющиеся волосы, лицо… Такое лицо даже придумать
было невозможно. Он был идеален. Я замерла. С мониторов, развешанных по
магазину, лилась музыка про звездный свет. «Люди, которым важно, жив ли ты…»
Во мне будто что-то щелкнуло. Это знак.
Так вот как это происходит, подумала я.
Одна секунда — и ты уже не можешь жить, как раньше.
Мой фарфоровый бог взял в руки чашку с нарисованным вопросительным знаком и
пошел дальше. Он прошагал мимо нас, чуть задев меня рукавом. Казалось, мы не
существовали для него. Я уловила едва заметный пряный аромат.
— По-моему, взрословат, — пожала плечами Сашка. — И наверняка у него
вычурное имя. Никита там или Амвросий.
Я опомнилась, а Сашка уже тащила меня за руку:
— Быстрее, быстрее!
Мы превратились в настоящих сыщиков. Прятались за полками, делали короткие
перебежки. Мы выслеживали мою мечту. На нас косились работники магазина. Это
ничего — главное, чтобы он не заметил.
А незнакомец в сером пальто прошествовал к фруктам (мы перебежали и присели
за картофелем), взял ананас и отправился к кассам. Надо было видеть, как он шел.
Широкие, уверенные шаги. Казалось, в спину ему дует ветер. А сам он на
побережье, и вокруг шторм. Меня он не может увидеть, ведь мы из разных
пространств, и я могу пройти сквозь него, будто сквозь туман…
— Отомри, — сказала Сашка. — Топай давай. Вперед.
И подтолкнула меня. Я, наверное, очень неуклюже вышла из-за стендов с
бытовой химией. Сашка меня толкнула прямо в направлении кассы, и я чуть не
врезалась ему в спину, но вовремя затормозила. Тихонько стояла в очереди сразу
следом за ним, пялясь в потолок и пытаясь вместе с тем рассмотреть этого
