— По идее. А почему — Анна?
— Потому что «Татьяна» здесь никому не выговорить. А «Таня» мне никогда не нравилось.
— Я не знал.
— Да что ты вообще знал?
Она засмеялась. Она все время смеялась, щурясь из-за хрустального бокала. Бокалы для шампанского в «Колесе» оказались узкие и высокие, словно многогранные искристые шпили на башнях, и Олегу никак не удавалось как следует рассмотреть ее лицо. А само шампанское было, если честно, не очень.
— Ты давно здесь живешь?
— Всю жизнь. А ты — месяца полтора, так?
— Уже, считай, два. В пятницу вроде бы первое число.
— И до сих пор снег. Кошмар, скажи? Никогда раньше такого не было.
— Никогда?
— Подожди… Говорят, в двадцатом, в первый посткризисный год. Тогда, как назло, была жутко холодная затяжная зима… А в этом году — недоразумение какое-то. Слушай, а что это мы все о погоде, как воспитанные барышни?
И снова засмеялась, сверкая зубами, кафельно-белыми, каких от рождения ни у кого не бывает, и у нее, насколько припоминалось, не было раньше тоже. О том, что она красит волосы, Олег узнал сразу же, как только обмолвился о ее короткой стрижке. Лучший способ поседеть, да. Она тоже помнила.
Она помнила слишком многое.
И она жила здесь.
— Как ты узнала, что я приехал?
— Была по делам в вашем поселке и увидела. Ты бегал с собакой.
— А почему не подошла?
— Не знаю. С тобой так не бывает? Чтобы увидеть старого знакомого и не подойти. По вороху причин, каждая из которых в отдельности полная ерунда.
— Где ты взяла мой емейл?
Пожала плечами:
— Нашла. Поискала и нашла в сети.
— Где?
— На каком-то форуме, не помню… Ладно, раз уж мы встретились, больше писать не буду. А ты занервничал, правда? Или, скажешь, тебя всю жизнь одолевают анонимные поклонницы?
И снова она слепила кафельными зубами, и щурилась, и дробилась, растворялась в радужных гранях высокого бокала. С ней было весело и хорошо, как всегда бывает хорошо и весело с давним другом или даже врагом, случайно встреченным в чужой стране, в далеком городе. Обманчивое, физиологическое чувство — кто бы мог подумать, что оно окажется таким непобедимым. Сильнее тревоги, сильнее законного страха, сильнее раз и навсегда определенных представлений о нормальной жизни, с которыми эта встреча шла решительно вразрез.
Почему-то казалось, будто она совсем не изменилась. Только обрезала косу, покрасилась, чуть постарела, заметно похорошела, сменила стиль в одежде, макияж, зубы, мимику, манеру держаться, характер, темперамент, взгляд, смех, имя… А так — ничего. Здорово, что мы вот так встретились и пьем шампанское в «Колесе».
— Какие такие у тебя дела в поселке?
— Социалка. Видишь ли, я теперь занимаюсь благотворительностью.
— Да что ты говоришь?
— Похабно звучит, но, знаешь, до меня дошло, наконец: единственный способ помочь людям — помочь материально. Все остальное — бред для промывки юношеских мозгов. Ну да ты и сам, думаю, в курсе, не мальчик все-таки.
— Да уж.
Он усмехнулся — а она вдруг посерьезнела. Смотрела в упор из-за бокала, такая красивая, слишком знакомая, готовая приступить к самому страшному — воспоминаниям. Это логично, это неминуемо, не могли мы не вырулить к единственной теме, которая нас по-настоящему связывает.
И что теперь? Резко вспомнить о делах, потребовать счет? Или сначала все-таки попробовать ненавязчиво так, естественно перевести разговор на что-то другое?..
— Другое дело, что помощь должна быть четко адресной, — сказала она. — Поэтому приходится ездить по региону, отслеживать уровень жизни на местах, вплоть до конкретных семей. Так меня к вам и занесло.
Олег перевел дыхание. Сорвавшийся было альпинист, которому бросили трос, и теперь осталось только закрепить его как следует на поясе. Надо думать, у нее это получилось неосознанно. А может, для нее и вправду давно уже интересны и важны совсем другие вещи.
— А кто финансирует вашу благотворительность? — закрепился он за правильную, безопасную тему.
Рассмеялась:
— Муж, разумеется. Причуды деятельной жены всегда оплачивает муж. У него с партнерами по рыбзаводу наверняка тоже есть свой интерес в нашем маленьком фонде, я никогда не вникала. Главное, средства поступают регулярно, а я отвечаю за распределение. Ну и гильдия рыбаков помогает, само собой.
Что-то такое я сегодня уже слышал, припомнил Олег. Про эту самую гильдию… только, по-моему, как-то наоборот, с противоположным вектором. Вникать не хотелось. Хотелось побыстрее выбраться на твердое, на устойчивую и надежную скалу. И тогда опять станет хорошо и радостно от встречи с женщиной из прошлого, смеющейся, красивой. С которой я постараюсь больше никогда не встречаться. Будем надеяться, что она и вправду перестанет мне писать. У нее своя жизнь. И еще много поселков на побережье, нуждающихся в благотворительности.
— О муже, пожалуйста, поподробнее.
— Тебе интересно?
— А ты думала!
— Ну хорошо. Двухметровый бородатый викинг. Блондин.
— И все?
— Нет, не все. Я его люблю.
— Да ладно, я не сомневался…
Они просидели в «Колесе» еще с полчаса, болтая об изменениях климата и книгах библиотеки Буршова, о преимуществах автомобильных двигателей на разных альтернативных топливах, о местных достопримечательностях и особенностях менталитета, даже чуть-чуть о политике — но ни словом не обмолвились о том, забытом, запретном и, казалось бы, общем для них обоих. Самое странное, что это не было похоже на обоюдный молчаливый договор, на взаимное табу, установленное на уровне мыслей и взглядов, которое могло бы опутать нейлоновой сетью прошлого не менее крепко, чем произнесенные слова. Ничего подобного. Просто так получилось. Не пришлось к слову. Очень может быть, что в следующий раз…
Значит, следующего раза не будет.
— А ты женат?
— Сейчас нет. Был пару раз.
— И дети есть?
— Сын.
— Большой?
— Студент.
— Здорово. У меня двое мальчишек, школьники, бандиты еще те…
Официантка принесла счет и, уходя, задела вертикальное колесо у столика, оно завертелось с музыкальным вжиком, перешедшим затем в тихий шелест. Женщина напротив допила шампанское, отодвинула бокал, взялась за перчатки. Все получалось естественно и без напряжения, никто не прерывал
