Главное — не напрягаться, не фокусироваться в безумную точку, не смотреть в монитор. В конце концов, несолидно, нелепо, даже смешно. У нас муж, и не худший из возможных экземпляров, у нас, черт возьми, двое детей. Извлекла фотографию из-под факсовых завалов, расчистила для нее место на столе между колонкой и ковриком для мышки. Мальчишки на фото были на пару лет младше, чем сейчас, а потому казались какими-то ненастоящими. Вот Олаф с тех пор ничуть не изменился. Он вообще никогда не менялся, сколько мы вместе — и теперь, когда все остальное плывет и плавится, на глазах обращаясь в свою противоположность, это особенно абсурдно и непостижимо.
Писем не будет. Ни от кого, ни одного, все-таки суббота, — и мы спокойно поедем домой, стараясь не обращать внимания на странную пустоту внутри. Бессмысленно, ведь пустота предполагает, что раньше данный объем был чем-то заполнен, а это неправда. Заполняла его чистая иллюзия, и — будучи умной женщиной, скептичной интеллектуалкой и трезвой реалисткой — мы знали об этом с самого начала. Иллюзия, которая нас развлекала, добавляла жизни красок и драйва, но не больше, не больше. Если мы позволили себе расслабиться и подсесть на нее, будто на легкий наркотик, то теперь-то уж точно все кончено. Что, разумеется, к лучшему.
Жестяная рыба за окном беспомощно крутила длинным мечом носа. На краю зрения поменялась картинка: кажется, загрузилось. В вашем ящике находится 1 (одно) непрочитанное сообщение. Наверняка какой-нибудь спам.
Если б у него было хоть малейшее желание переписываться, пускай даже так, не всерьез, для разрядки, как это делали мы сами, он ответил бы давным-давно. Но он ни разу не написал раньше и тем более не напишет теперь. Скорее всего, он уже вытер из ящика те письма и не сохранил себе адреса. Ему незачем.
Нам тоже.
Положила руку на мышку, словно на приклад оружия или рычаг управления самолетом. Клацнула сразу же, как только увидела, не прочла даже — угадала его имя в адресной строке. Его новое, ненастоящее имя…
Программа опять подвисла, в углу монитора крутилось и крутилось колесико, неутомимое, как вечный двигатель. Анна Свенсен, успешная женщина, деловая и замужняя, глава благотворительного фонда и мать двоих детей, красивая и еще молодая, богатая и счастливая. И это жалкое вертящееся колесико — словно водоворот, откуда не выплыть, не выбраться. Несопоставимые вещи запросто меняются местами в искаженном, неправильном мире. И мы ничего не можем с этим поделать.
Скользнула взглядом по открывшемуся тексту. Горячая волна в щеки: что?.. Ну да, а мы-то думали… Издевается. Сама виновата.
Усмехнулась. Закрыла; спохватилась, вернула назад, перечитала снова.
Похоже, действительно надо ехать.
Дорога пошла на круг, в объезд обширной территории санатория. Мужу мы скажем, что ездили именно сюда, в санаторий, по делам Фонда, с усмешкой решила Анна, придерживая руль на повороте. Кстати, и в самом деле пора бы заглянуть, первое число, время для ежеквартального благотворительного взноса. Поморщилась от ноющей, как зубная боль, непобедимой тоски. Не сегодня. Хотя бы в понедельник. Или вообще послать Ивонн.
В поселок Анна въехала привычно, по ветвистой системе боковых заездов, давно выученных наизусть, как линии на ладони любимого человека. Пускай это будет рука Олафа, не жалко. Главное, что не надо спрашивать у аборигенов дорогу, привлекая к себе лишнее внимание. Спустилась почти к самому морю, загнала машину в гараж с перекошенной половинкой двери на одной петле, облюбованный еще в те времена, когда мы и вправду проводили здесь благотворительный рейд. Прикрыла скрипучую створку и зашагала вверх по утоптанной снежной дороге.
Все-таки мы давненько здесь не были. Анна шла вперед и словно бы отмечалась в точках стратегического значения: вот тут впервые выступает из-за поворота его дом; отсюда просматривается пляж, где он еще тогда, до снега, играл с большой породистой собакой; с этого места лучше всего видны его окна с квадратным силуэтом монитора за ними; а здесь можно встать в зазор между соседними строениями и беспрепятственно следить за входом в дом с одноэтажной стороны. В свое время мы все это перепробовали. Как ни прискорбно, как ни смешно.
В последней точке она остановилась и огляделась по сторонам. Поселок был тих и безлюден, как, впрочем, и всегда, а сегодня рыбаки к тому же вышли, наконец, на лов. Все равно: действуем по возможности быстро и четко, чтобы оказаться внутри раньше, чем кто-нибудь успеет увидеть чужую женщину под его дверью. Впрочем, он и сам наверняка до сих пор настолько чужой здесь, что никакой случайный свидетель не захочет и не станет вмешиваться в его жизнь. Мы ничем не рискуем. Вперед!
Он написал, что кладет ключ за порогом. Расплывчатое указание; но когда Анна сунула руку в предполагаемую щель, металлическая связка легла в ладонь точно и сразу, будто притянутая магнитом. С первой же попытки определила нужный ключ, вставила в скважину мягко, без сопротивления — а вот проворачиваться он не хотел, и Анна билась над замком добрых две минуты, пока не догадалась потянуть на себя ручку двери.
Открыла. Вошла.
Вот только не надо, решила она, проходя мимо стеклянной двери (видимо, на кухню) по короткому коридору. Хотя бы сегодня не будем впадать в дешевую сентиментальщину с примесью шпионажа. Никакого обследования его территории, сдобренного догадками относительно образа жизни хозяина, его привычек, слабостей и уязвимых мест дома-крепости. Есть конкретная просьба, и мы ее выполним. И не больше. Не больше.
Остановилась на пятачке между тремя дверьми и огляделась по сторонам. Ничего. Только слепой кусок стены, где любая женщина непременно повесила бы зеркало. Анна крутнулась на каблуках: триста шестьдесят градусов. И ничего.
А может, он все-таки… Его письмо сразу показалось нам какой-то странной хохмой, издевательством, очевидной бессмыслицей. Мы отменили, отодвинули в сторону это впечатление, зная за собой способность воспринимать любое электронное послание в ироническом тоне, по крайней мере на первый взгляд. Но если так, то зачем? Заманить сюда?.. для какой цели?!
Ему — незачем.
Вокруг стояла гулкая тишина, безупречная, какая бывает только в пустом доме. Или в пустом доме с грамотной засадой. За любой из трех закрытых дверей.
А если он вообще не писал это письмо? При должном уровне информированности ничего не стоит завести почти такой же адрес, с разницей на какую-нибудь похожую букву — элементарный сетевой трюк. Плюс экзотическое содержание письма, сбивающее с толку, напрочь отключающее логику. И нечего сдерживать нервозный смешок, убеждая себя, будто подобное невозможно. Мы-то прекрасно знаем, что возможно все.
Звук. То ли шорох, то ли скрип. Слишком негромкий, чтобы определить направление. Стоим на месте. Слушаем.
Она медленно, стараясь не производить лишнего шума, отворила дверь напротив. Его кабинет. Диван у стены и широкоэкранный монитор возле окна с видом на море. Не хуже, чем из нашей спальни. Но и не лучше: здесь, в этой стылой и серой стране все вот так, посередине, сбалансировано и развешено оптимальными порциями согласно рангам и должностям. Ему, наверное, нравится, раз он купил этот дом и поставил именно тут, у окна, свою рабочую машину. А ведь прежний Женька ни за что, никогда и ни в чем не соглашался на порцию, долю, половину…
Черт, мы же давали себе слово. Никакой инспекции, никакой ностальгии. И вообще, его зовут Олег. Пора бы запомнить.
Кабинет был обставлен настолько минималистски, что никакой человек, будь он трижды профессионалом, не сумел бы затаиться здесь, — это Анна поняла сразу же, как только вошла. Ни портьер, ни платяного шкафа, ни более-менее габаритной мебели, даже диван представлял собой плоское лежбище без валиков, спинки и ножек. Правда, есть еще кухня и ванная, не говоря уже про обширный первый этаж. Ну и как мы поступим? Исследуем все эти помещения на предмет засады — или попытаемся отступить неожиданно и стремительно, тем же кратчайшим путем напрямик через коридор до входной двери?
