тактильное ощущение — но, совпав, оно рождает совмещение, присутствие, близость; примерно тот же механизм действует, когда, желая понять мысли и чувства другого человека, повторяешь его мимику и жесты. Проникновение, слияние — и боль пустоты. Его здесь нет. Точно нет. Мы бы почувствовали.
— Ульфа!
Как подошел хозяин собаки, Анна не заметила. Подняла голову навстречу:
— Здравствуйте.
— Добрый день, госпожа Свенсен.
— Вы меня знаете?!
— Разумеется, — улыбнулся старик. — Ведь вы уже приезжали к нам в поселок, и не раз. Фонд помощи малоимущим рыбацким семьям.
Да, конечно. Она чуть было не рассмеялась от облегчения, осознания нелепости внезапного страха. Сдержалась в последний момент; получилась милая улыбка.
— Вы можете называть меня Йона, — сказал он. — У меня нет малоимущей семьи, мы вообще живем вдвоем с Ульфой. Однако я немало слышал о вас. Исключительно хорошее.
Так оно обычно и бывает, мысленно усмехнулась Анна. Исключительно хорошее о своей деятельности узнаешь лишь тогда, когда она бесповоротно позади. Даже обидно. Уводя разговор с нежелательного направления, указала на здание посреди пляжа:
— Что это, Йона?
Он обернулся через плечо, и собака Ульфа обернулась тоже.
— Насколько мне известно, комбинат.
— Какой комбинат? Что там собираются производить?
Старик пожал плечами:
— Посмотрим.
Еще высокое солнце спряталось за купол, вспыхнув напоследок на его грани, и остатки пляжа вместе с прибрежными домами поселка накрыла тень, лиловая и густая, а немного подальше, за спиной — Анна специально обернулась посмотреть — полупрозрачная, дрожащая, какую отбрасывала когда-то и наша веранда. Но вряд ли это стекло так же просто разбить.
— Нечто подобное должно было случиться, — сказал Йона.
Что-то в его интонациях напомнило девочку из санатория. Которая тоже говорила так, будто знала. Только не уточняла, что именно.
— Они по всему побережью, вы в курсе? — негромко спросила Анна.
— Я догадываюсь.
— Вы будете молчать? Я имею в виду, не только вы лично — все жители поселка? Это же ваше море.
Ну и бессмыслицу мы несем. Как будто если организовать в поселке — ну, допустим, во всем прибрежном регионе — массовые волнения и протесты, это может что-нибудь изменить. Виктор наверняка все предусмотрел, продумал, обезопасил себя и свой сумасшедший проект в том числе и с этой стороны. Сколько можно, в самом деле, продолжать его недооценивать.
— Вы давно живете в наших краях, правда, госпожа Свенсен? — он прищурился, и она кивнула. — Вы должны знать, насколько необязательна здесь весна. Однако обычно она все-таки наступает. Так или иначе.
Анна переступила с ноги на ногу; под каблуком крахмально скрипнул снег. Усмехнулась:
— Не знаю — насчет весны.
Йона сделал широкий жест, будто обвел циркулем дугу побережья:
— Как только они заработают, весна придет. Однако «после» и «вследствие», как известно, разные вещи.
Внезапно он начал ее раздражать. Все эти глубокомысленные банальности, никакой конкретики, а главное — равнодушие. В прищуренных старческих глазах, в узкой руке, опущенной на холку послушной собаки. Как будто не его мир обрушивается сейчас в тартарары. А может, Виктор на это и рассчитывал. Потому и развернулся здесь — в холодной стране, где люди инертны и флегматичны, где каждый видит перед собой только бесконечное колесо смены времен года и сезонов рыбной ловли. Где и в воздухе, и в воде отсутствует, словно лишний химический элемент, само понятие свободы. Все правильно. У него, без сомнения, получится.
— Вы, я вижу, философ, Йона, — жестко сказала она. — Но вам больше негде выгуливать собаку.
Не прощаясь, пошла вверх по улице, мимо гаражей и границы взрытой земли. Собиралась вернуться к машине, но случайно свернула не в ту сторону. Кажется, уже не в первый раз за сегодняшний день.
С девушкой Анна пересеклась почти на крыльце его дома. Та сбежала только что со ступенек, еще сохраняя ускорение в стремительной походке, — а перед этим тарабанила в дверной косяк, и мы, подходя, неплохо разглядели ее со спины, высокую, энергичную, рыжую, в ярком комбинезоне. Теперь анфас.
— Ой.
Она отшатнулась, едва избежав столкновения. Затормозила под нашим пристальным взглядом: в полумраке «Колеса», где мы их как-то видели вдвоем, не рассмотреть деталей. Красивая, пожалуй — тем северным типом красоты, который не допускает недосказанности, недочерченности, малейшей доли неопределенности в четких чертах. И ей не больше двадцати пяти.
Молодая.
Определение, которое тихой сапой — и не скажешь, когда, — переместилось из естественного самоощущения во вне, в атрибуты чужого, враждебного лагеря. Их слишком много вокруг, молодых, они плодятся с каждым годом в геометрической прогрессии, и все труднее смириться с тем, что это естественно, что это жизнь… а ведь до недавних пор нам нечего было с ними делить.
Девушка на мгновение обернулась к запертой двери, потом посмотрела за спину Анны, мысленно прикидывая ее путь, который явно не мог лежать мимо, в какое-то другое место. И наконец решилась:
— Простите… Вы к Олегу? Вы не знаете, где он?
Ее женская логика умиляла, равно как и голосок с неуверенными нотками неподготовленной студентки. Ему, наверное, тоже нравится, безжалостно признала Анна. Нет, «нравится» — не совсем то слово; его устраивает.
— Он уехал, — сказала нейтрально, без единого оттенка. — Несколько дней назад. Видимо, еще не вернулся.
— Куда?
— Разве он вам не сказал?
Они так и стояли одна напротив другой под крыльцом. Естественный подъем дороги делал рослую подружку Олега еще выше, и Анна держала подбородок упрямо вздернутым, как если бы стремилась что-то доказать или опровергнуть. Она работает в банке, мы знаем: в другой раз после обеденного перерыва провели шпионским хвостом от самого «Колеса». Возможно, не дура, и даже скорее всего. Она устраивает его во всем.
— Я приехала за лыжами, — вдруг сказала девушка. — У Олега остались мои лыжи. Я только хотела забрать.
Анна приподняла брови. Вот оно, значит, как. Поссорились. Бывает.
— Логично было бы сначала позвонить.
— Наверное. Но он никогда раньше не уезжал надолго.
А ты хотела нагрянуть без предупреждения, приятным сюрпризом, снежным обвалом на голову. За лыжами; разумеется. Такие, как она, всегда заранее заботятся о том, чтоб было за чем вернуться. Вряд ли отдавая себе в том отчет, у них оно получается естественно, само собой. Такой вот биологический вид женщин, кардинально отличный от нашего. Мужчине может казаться, что он главный, что полностью владеет ситуацией, контролирует границы, из-за которых не должны выходить удобные ему отношения — все равно он обречен и рано или поздно капитулирует. Поскольку данный вид физически не в состоянии воспринимать мужчину иначе, нежели добычу.
Между тем девушка тоже рассматривала Анну, и не менее пристально. Правильно, другую она
