и Анна присела на корточки, шнуруя ботинки, а Олег протиснулся мимо нее вдоль стены… Раздался треск, и поздно было вскакивать, отшатываться в разные стороны, беспомощно глядя под ноги, на раздавленные обломки деревянных стен и соломенной крыши.
— Надо все вешать на место, — усмехнулся Олег.
И загудело тревожно, замигало красным светом, — накладка, сбой, несовпадение! — и поползла трещина, которую необходимо сейчас же, немедленно остановить, стянуть, зацементировать, раз уж не удалось предотвратить.
— Я повесила, — пробормотала неубедительно и неслышно.
Соломенное крошево на полу; не собрать, не починить. Какой он хрупкий, домик, приносящий счастье. Стоп, мы ведь уже видели его не на месте, под порогом, — в тот раз, когда сюда входила Дагмар. Но имени Дагмар мы произносить сейчас не будем: вот и еще одна трещина несовпадения, умолчания. А ведь это далеко не единственное, о чем мы ни за что не станем говорить вслух…
— Что с тобой? — Олег улыбнулся, застегивая куртку. — Да ладно тебе, не переживай. Птенцов-то ты забрала. Одевайся быстрее, пошли.
Тут и раздался стук в дверь. Сбивчивый и требовательный, словно дробь неопытного барабанщика. И после короткой паузы — еще один.
— Интересно, — пробормотал Олег, отпирая замок.
И мгновением позже, другим голосом:
— Женька…
— У меня чашек не хватит на всех, — предупредил Олег. — И стульев тоже.
— Значит, будем стоять и не будем пить, — усмехнулся Виктор. — Тем более что и времени-то нет.
Олег сощурился, чуть-чуть скривил губы:
— Лично я никуда не спешу.
Женька-младший, то есть, о чем это мы, единственный тут Женька переводил ошеломленный взгляд с начальника на отца, и снова на Виктора, и опять на Женьку-старшего, то есть Олега… Что-то мы совсем запутались, заблудились в их именах, взаимоотношениях и обязательствах. Они до сих пор толпились в прихожей, делая ее совсем уж невыносимо тесной, двое мужчин, каждый из которых был что-то другому должен, чего-то ожидал или же собирался потребовать — и мальчик, ставка и заложник обоих. Анну они не замечали. Она отступила в кабинет, словно с заминированной территории. Сейчас что-нибудь произойдет, неотвратимое, как взрыв, и мы ничего не сможем поделать.
Младший Женька — вылитый отец двадцать лет назад, до зеркального, до гротескного. Но Олег теперь совсем другой, они практически и не похожи. А Виктор… Виктор ни капли не изменился. И он свое получит, независимо от того, насколько сложным будет плетение цепи взаимосвязей и старых долгов.
Оказывается, они продолжали говорить, негромко, отрывисто.
— …не спрашивал.
— Перестань. Ты купишь сотню таких домов. С видом на что угодно.
— Ты умеешь мотивировать, я помню.
— Сейчас важнее то, что умеешь ты.
— Важнее для тебя.
— Для тебя тоже. Для всех.
— Ага. Скажи еще — ради нашей свободы.
Олег разговаривал с Виктором, смотрел на Виктора — в упор, в переносицу, слегка вскинув подбородок для правильного направления взгляда. И все равно обращался к Женьке, каждое слово по касательной адресовал ему. Но не попадал, не цеплял, промахивался; казалось, мальчик выставил невидимую упругую защиту от всего, что шло со стороны его отца. Они не совпадали ни в единой точке, словно существовали в параллельных измерениях, в противофазе. А вот между Женькой и Виктором вибрировала зримая, прочная натянутая нить. Связка. Или, скорее, привязь.
— Хорошо, я так и скажу. Ради нашей свободы.
— Слабо придумать что-то поновее?
— Некоторые вещи не устаревают. Аш-два-о — это свобода.
— Аш-два-о? То есть?
— Объясню по дороге.
— Думаешь, я поеду с тобой из чистого любопытства?
— Ты поедешь со мной, потому что иначе свободы больше не будет. Ни у меня, ни у тебя. Ни у кого.
— Я не Женька, чтобы тебе безгранично верить.
Вздрогнул мальчик, услышав свое имя: наконец-то черкнуло, туше! Виктор криво улыбнулся невольной двусмысленности Олеговой фразы, все той же путанице имен. А ведь именно это — ключевой момент, поняла Анна, заноза и загвоздка, которая при всей своей незначительности может решить все. Олег никуда не поедет затем лишь, чтобы доказать: он больше не Женька. Доказать Виктору, доказать сыну, доказать самому себе. Ну и нам, наверное, заодно…
Она шагнула вперед, оставив за спиной слепое окно, загороженное стеной:
— Виктор.
Показалось, будто он впервые нас увидел. Посмотрел уничижительно, с веселой иронией: ну вот, оказывается, все в сборе. Практически тот же расклад, ничего не изменилось за два десятка лет; а ведь пыталась же пустить пыль в глаза в прошлую встречу, делая вид, будто чего-то за эти двадцать лет накопила и добилась. Ну-ну. Максимум тоже сменила имя да отрезала косу.
Неважно. Важно совсем другое, и это другое сейчас в наших руках.
— Подождите, пожалуйста, на улице, — сказала глухо, но вполне по-хозяйски. — Нам с Олегом надо поговорить.
Мгновенное сканирование ситуации в быстром, слегка удивленном взгляде. Олег посмотрел на нее тоже, почти синхронно, с микроскопическим опозданием. Но он-то как раз ничего не понял. Ему придется объяснять.
— Хорошо, — кивнул Виктор. Обернулся к Женьке: — Пошли.
И мы остались вдвоем в прихожей, загаженной грязными следами и соломенным сором от бывшего домика, разнесенным по всему полу. От узкой полоски неба с краю окна падал через весь кабинет розоватый луч, подсвечивая полуседой коротко стриженный затылок. Олег стоял отвернувшись, примагнитившись взглядом к двери, за которой скрылся его давно, а теперь уже и окончательно потерянный сын. Ничего. Наши дети — отдельная тема, тут далеко не все так однозначно и трагично; об этом мы еще поговорим, но в другой раз. А сейчас надо сказать ему самое главное:
— Поехали, Олег.
— С чего это вдруг? — не обернулся, пожал плечами. — Я больше не работаю на его свободу.
— Если ты откажешься, то ничего не сможешь изменить. А если согласишься — сможешь.
— Не смеши меня. Я смогу только отработать на него по полной программе. Или оказаться кругом виноватым, если нажму не на ту кнопку.
Вздохнула громко, со стоном:
— Ты хоть в курсе, что вообще происходит?
— Догадываюсь. Аш-два-о.
— Просто чтоб ты знал. Аш-два-о — это теперь единственная альтернатива термоядеру…
Усмехнулся:
— Ну, знаешь, термоядеры лично мне ничего плохого не сделали.
— Ты не понимаешь. Термоядеры запустили процесс, но не в силах удержать его в руках, у них нет ни мощностей, ни ресурсов. Это никакой не передел мировой экономики, а просто сбой, надлом, который все, абсолютно все потащит в тартарары. А Виктор — он может…
— Искренне рад за него.
— Может, все-таки дослушаешь? — его глухая броня начинала раздражать, хотелось замолотить кулаками по квадратной непробиваемой спине. — Если ему сейчас помочь, вывести на открытое
