перманентно наливают: операторы у нее вообще не спускают камеру с плеча. Допустим; в крайнем случае, это будут уже его проблемы. Она, Юлька Чопик, все, что могла, для него, дурака, сделала.
Она вообще сделала все, что могла. Вон, даже до этого долбаного Ливанова с Вероничкиной помощью дозвонилась и пригласила в эфир, на последнюю программу в нынешнем сезоне, чтобы не сказать пессимистичнее и короче. Пошла она на это ради Иннокентия и только — после бурной сцены, когда почти трезвый Кешка драматически заявил, что убил на своего кондишенного спонсора два года жизни в нервном эквиваленте (если бы Юлька подсчитывала свою жизнь по такому принципу, давно была бы в гигантском минусе), а потому, Чопик, либо он, либо я, то есть, наоборот, ну ты меня поняла. Она поняла, разумеется.
Ради того, чтобы Иннокентий остался в проекте, Юлька была готова на все, хоть попробовать договориться с этим Ливановым. Тем более что он скорее всего опять ее пошлет. И вообще, знать бы, что он здесь, поймала бы где-нибудь на нейтральной территории, слишком много чести второй раз приглашать в эфир без малейшей гарантии, что на сей раз соизволит. Все-таки надо иметь свою гордость. Если не за себя лично, то за программу, сколько бы ей ни осталось, за канал, сколько бы там ни платили, да и, в конце концов, за всю нашу страну.
— Блин, — сказала в пространство Вероничка. — Она когда-нибудь начнется, эта планерка, или как?
Юльке тоже было интересно. Сегодня у нее еще висела ночная съемка в новостях, и первый муж звонил уже три раза по поводу серьезной-проблемы-не-по-телефону. Но эфир сорок минут как закончился, а разбор полетов все не начинался — верный признак стадии полураспада, когда все, что вообще делается, делается лишь в силу инерции, постепенно сходя на нет. Юлька так не могла. Любой вынужденный провис и простой выматывал ее в разы сильнее, чем самая напряженная работа. А тут еще и наколенник разрядился, а зарядное устройство она забыла дома, блин. Компьютеров в гримерке, естественно, не было, только в аппаратной, куда особенно не сунешься. Вероничка вяло листала журнал, глянцевые страницы подрагивали и шелестели под ее кондишеном.
— Вер, — окликнула Юлька, и редакторша посмотрела с обиженным недоумением, словно оторванная от бог весть какого дела, — а у тебя случайно нету каких-нибудь выходов на Соловки? Может, кто-нибудь из администрации или просто из тех краев?
— Хочешь в виртуалку пригласить или для себя?
— В виртуалку, — соврала Юлька. — Начало курортного сезона все-таки, актуальная тема.
— Господи, Чопик, ты маньячка. Последний эфир остался, оно тебе надо? Я организовала твоего Ливанова, и будь довольна. С ним и потреплешься, если нужно, про Соловки.
Вероничка наподдала журналу ускорение, и он проехался по гладкой поверхности стола, крутясь и перелистываясь в пути. Юлька машинально поймала, не въезжая в смысл жеста, и листать начала тоже машинально, в силу естественного притяжения печатного текста, эффекта, с которым никогда не могла ничего поделать. И наткнулась почти сразу.
Четверть глянцевой полосы занимала ливановская физиономия, известная в нашей стране далеко не так широко, чем у них там, чтоб не сказать жестче и правду, — однако лично Юльке знакомая: в студенческие времена, когда у нас имелись, кроме универа, только одна работа, один муж и один маленький Славик, мы иногда и книжки читали, а не только всякую пургу, случайно попавшуюся под руку. «Дмитрий Ливанов, писатель». Лоснящийся, скалящийся, до неприличия довольный собой. Ну-ну, и о чем он, интересно…
— Планерка!!! — грозно рявкнуло по селектору.
Судя по шефскому тону, планерка обещала быть убийственной. Как оно и обычно и бывает на стадии необратимого полураспада.
— «Мост», кажется, закрывают, — сказала Юлька, прижимаясь к теплому сонному боку первого мужа.
Вообще-то сегодня была очередь ночевать у мужа-два, но тот, не дождавшись и обидевшись, демонстративно лег спать, с ним случалось. Юлька вычислила это по глухо и абсолютно темным окнам, — а у первого мужа мерцающе светилось, и она пошла к нему: в конце концов, не хватало еще и в семье четко придерживаться графика. Но первый муж, как выяснилось, тоже дрых и был очень недоволен, когда Юлька, укладываясь, ненароком задела и опрокинула этажерку с косметикой, недопитым с утра кофе и прочей всячиной, спорадически необходимой под рукой. Мальчишки не проснулись, и слава богу.
— Наконец-то, — буркнул первый муж. — Может, будешь иногда появляться дома. Отодвинься, и без тебя жарко. Что нам делать с детьми?
— А что с ними делать? — не поняла Юлька.
— С твоей точки зрения, разумеется, ничего. Пускай растут, как трава, — первый муж, похоже, успел выспаться и явно был настроен на длительную и душевыматывающую разборку. — Пускай проводят лето в нашей стране, хотя это категорически противопоказано Минздравом. Ну допустим, Константину я достал путевку в лагерь…
— Ты достал, — подтвердила Юлька. — Ты у нас кого угодно… то есть что угодно достанешь. Я тебя люблю, — она снова обняла его и полезла целоваться, но способ пресечения конфликта, безотказный для мужа-два, с первым мужем, разумеется, не прокатил:
— Отодвинься, говорю! Разреши напомнить, у нас есть еще и старший сын. Тебе, правда, всегда было на него наплевать. Первый ребенок — что-то вроде пилотного выпуска, правильно, так у вас это называется? Ты бы заглянула, хотя б из любопытства, в его табель…
— Нормальный табель, я смотрела.
— Я в четвертом классе еще был круглым отличником! Не говоря уже про поведение, — он подзаводил себя все сильнее, и надо было спускать обороты, успокаивать, усыплять, по крайней мере, не вестись. Но Юлька всегда велась и на этот раз повелась тоже:
— А что поведение? В нашей стране с примерным поведением ничего не добьешься в жизни! Ты посмотри вокруг, у нас ведь в принципе нету ничего логичного и правильного, все работает кое-как, без малейшей системы, если вообще работает. И детей надо учить не слушаться беспрекословно, не подчиняться — кому это надо? — а наоборот, ориентироваться в ситуации, быстро реагировать, адаптироваться…
— Ага, пошла разводить теорию. Это ты умеешь, а чтобы подумать, куда девать на лето собственного сына…
— Я думаю! — тут Юлька всерьез возмутилась, нечего, она действительно последние дни только об этом и думала. — У меня послезавтра в программе Дмитрий Ливанов, попробую через него поискать выходы, он каждый год ездит на Соловки…
— Это который тебя подставил на днях в эфире? — перебил первый муж, проявляя незаурядную осведомленность в ее делах, чему Юлька искренне изумилась. — Ну-ну, нашла на кого надеяться.
— Ничего я не надеюсь, я просто все варианты прорабатываю. А ты? — она пошла в наступление, и то была ее самая крупная, регулярно совершаемая ошибка. — Ты можешь предложить что-то конкретное?
— Я?!
— Ты! Не считая подачек твоей конторы, которая вообще непонятно как до сих пор существует, в нашей стране только полный маразм и способен жить вечно…
Кончилось слезами, потоками взаимных обвинений без тормозов и прочими семейными радостями, а затем первый муж удовлетворенно повернулся к стене и захрапел куда скорее и спокойнее, чем после секса. Смотреть на его широкую самодовольную спину не было никаких сил, и Юлька, выдернув из-под него потный край простыни, выбралась из кровати.
Конечно же, он не был ни в чем виноват. Просто день такой, ну как минимум вечер. Планерка, где, кстати, так и не прояснили до конца судьбу «Супер-Моста», выдалась как никогда нервной и абсурдно зверской. После чего Юлька опоздала к выезду на ночную съемку, а снимать, как выяснилось, там было и нечего: вместо заявленного контркультурного перфоманса жались в ночи к церковному забору две худенькие голые девочки и один мальчик-ботаник, чьи ладони были намертво сложены лодочкой кое-где;
