творил, вернее, чтобы застолбил ей навечно такую реальность. И потом, уже тогда было понятно, что рано или поздно все образумится и устаканится, сгладится и войдет в колею: колеи в этой стране всегда прокладывали с завидным педантизмом и постоянством, на железной дороге оно ощущалось особенно хорошо.
На солнечную платформу выбралась из цветущих зарослей румяная красавица с огромной корзиной разноцветных яблок и груш. Надо бы купить, подумал Ливанов. В Банановой, насколько он помнил, продаются только антарктические фрукты, генно-модифицированные и обработанные неизвестно чем. Интересно, долго мы здесь стоим?
Сосед со скрежетом развернулся на полке, спрятав затылочную задницу, зато обнаружив источник храпа, раскрытый рот с кривыми нечистыми зубами. Оставаться с ним в одном купе было категорически невозможно. Ливанов вышел в коридор, выловил проводника — семь минут еще — и спустился на платформу, с лету накрывшую и оглушившую ласковым теплом, медовыми запахами и птичьим щебетанием.
— Купите яблочки! — совершенно по-птичьи пропела красавица.
Диванов подошел ближе. Девушка вскинула озерную синеву глаз, сдула русую прядь со лба, ослепила зубами:
— Яблочки свои, без химии. Груши вон первые в сезоне. И недорого совсем.
Он улыбнулся в ответ, вынул крупную ресторанную купюру и, поймав красавицыну руку, вложил деньги в ее пальчики, сильные, едва разжал, сухие и наждачные на ощупь:
— Хватит? За всю корзинку?
Ее улыбка мгновенно, словно в компьютерной графике, превратилась в полуоткрытый, по-детски изумленный рот. Красавица посмотрела сначала на деньги, потом, с явным сожалением, на корзину, затем снова на купюру, расправив ее и держа против солнца. Все это было так забавно и мило, что Ливанов, не задумываясь, нагнулся, взял девушку за яблочные щеки и поцеловал в губы длинным вкусным поцелуем.
Подхватил корзинку; черт, тяжелая, будем надеяться, банановый издатель или оргкомитет конференции встретят на машине. Проводник уже делал знаки с подножки, пора возвращаться в вагон. Ливанов дружески подмигнул напоследок яблочной красавице… и остановился, и опустил корзинку на асфальт.
В синих глазах неподвижно, как озерная вода, стояли слезы. И все ее прекрасное, полное до краев здоровьем и жизнью лицо отражало безнадежную тоску, неизбывное горе, нестерпимую муку.
— Ты чего? — улыбнулся Ливанов.
— Возьми меня с собой, — прошептала девушка еле слышно.
Честное слово, Ливанов взял бы ее с собой. Если б не сосед на другой полке.
Вокзал в Банановой столице был похож на Беломорское побережье в шторм: человеческие волны то наплеснут на перрон, то схлынут, то снова накатятся, штурмуя новоприбывший поезд. Дмитрий Ливанов, как прибрежная скала, торчал на платформе, крепко придерживая за ручку кофр, чтоб не увели, и поставив у ног корзинку с яблоками и грушами, пусть ее. Пару яблок пробегавшие мимо беспризорные мальчишки уже сперли.
Никто его не встретил. У банановых так всегда: если существует хоть малейшая возможность путаницы, накладки, сбоя (а существует она, понятно, в любом случае), это непременно произойдет. Все равно, сволочь Герштейн мог бы проконтролировать оргкомитет своего конгресса, или как оно там называется. На бананового издателя Ливанов, естественно, не надеялся: это в принципе особая порода людей, живущих в своей версии реальности, согласно которой в их так называемой стране кому-то могут понадобиться книги. Было бы странно ожидать от подобного человека способности запомнить некую последовательность цифр.
— Дима!!!
На звук своего попсового имени Ливанов давно уже не оборачивался, но в данном вопле прозвучало столько страсти и восторга, что оглянулась, кажется, половина платформы, включая дам — вопль был мужской. По перрону, размахивая каким-то прямоугольным предметом, резво несся маленький черноволосый человечек, возможно, и знакомый: Ливанов был знаком со всеми на свете, и в Банановой республике в том числе. Человечек приблизился, и стало видно: машет он книгой, настолько толстой, что Ливанов кое-что заподозрил. И оказался прав.
— Прости, Дима, — зачастил издатель, отдуваясь и пожимая Ливанову руку; перед этим он несколько раз переложил книгу из правой в левую и наоборот. — Перепутал дни, думал, ты завтра приезжаешь. Хорошо, Аля напомнила… Кстати, вот, любуйся!
Он догадался наконец-то сунуть книгу Ливанову. Странно, заглавие «Валентинка. ru» писалось по- банановому точно так же, как и на нормальном языке. В отличие от ливановской фамилии и особенно имени. Кстати, как зовут издателя, он в упор не помнил, а ведь, судя по всему, наверняка бухали вместе. Года три назад, но банановым пофиг. У них все временно, все текуче, а потому время как таковое не имеет значения и цены. Они так живут.
— Красиво? — с гордостью спросил издатель. — На бумагу посмотри, это ж экологичная прессовка! Скажи, у вас так не издают!
— Ты профи, — сказал Ливанов. — За это я тебя и люблю.
Издатель наконец-то совершил осмысленное действие — подхватил с платформы ливановскую корзинку. И рванул с места, набирая скорость, Ливанов едва поспевал за ним, волоча за ручку кофр; через две минуты проклюнулась одышка. Стареем, черт, надо меньше пить, надо больше спать и тщательнее выбирать, с кем… Он хохотнул вслух, и банановый издатель обернулся через плечо:
— Значит, Дим, план такой, — заговорив, он и не подумал сбавить темп. — Сейчас подскочим в один магазин, презентация, автограф-сессия, общение с читателями. Думаю, там нальют. Потом…
— Подожди, — незнание издательского имени напрягало все сильнее, но не лезть же на бегу в искусственный интеллект, — я с дороги вообще-то. Неплохо бы переодеться, душ принять, что ли… Да, и надо ведь в отель поселиться. Где у вас тут пятизвездочный отель?
Издатель замахал руками:
— Какой отель? Мы с Володей и Машей обо всем договорились: ты живешь у нас. Аля вчера борщ сварила. Помнишь мою Алю? Когда ты в тот раз приезжал, она у нас еще секретарем была, а теперь исполнительный директор…
Почему в издательское дело уходят семьями? — отдуваясь, подумал Ливанов. Как в сектанты, честное слово. Что у нас, что у банановых, без разницы… Футболка взмокла насквозь, здесь носили максимум майки и топики, плюс мобильный кондишен, надо срочно купить. Короче, пора позвонить Герштейну.
Он вытаскивал на ходу мобилку, когда они внезапно оказались на автостоянке, запруженной машинами и накрытой куполом невыносимого выхлопного смога. Почему-то в Банановой республике практически нет автомобилей с нормальными двигателями: непонятно, куда они вообще девают купленный у нас по дешевке газ. Обдумать эту вечную загадку Диванов не успел: издатель распахнул дверцу ближайшего бобика и точным движением впихнул приезжего писателя внутрь — будто в раскаленную консервную банку. Правда, он тут же врубил на полную мощность автомобильный кондишен, и жизнь на мгновение стала прекрасной.
Они уже ехали по городу.
— Это быстро, — говорил издатель, и за рулем развивая неслабую скорость. — Народу там много не будет, мертвое же время, сразу после сиесты. Но нальют стопудово, это ж Федин магазин. Помнишь Федю?
Никакого Федю Ливанов не помнил. А Герштейн не отвечал, и вообще не факт, что его мобилка работает здесь, в Банановой. Черт, надо было расспросить его поподробнее про эту их конференцию или конгресс. Оно, конечно, домашний борщ Ливанов уважал тоже, но срубить с издателя бабло для экспедициии Юрки Рибера уж точно не представлялось возможным. Банановый издатель в принципе не знает, что такое бабло. А если и знает, то тщательно скрывает от авторов, даже самых что ни на есть имиджевых.
