балды) и возможностью мирового дефолта (основные средства все держали, естественно, за границей). Тех же, у кого бабла не было и не предвиделось, интересовал уровень инфляции и ни черта больше. Ливанов азартно пытался говорить с местными культурологами, участниками конференции, для начала о культуре, затем о политике, о жизни, о глобальном потеплении, о счастье, — скорость, с какой любая тема сворачивала у них к росту цен на электроэнергию и бананы, обескураживала.
Те, кто умел делать и отмывать деньги, поражали полным отсутствием фантазии относительно того, как их применить и потратить. Кто не умел и этого, те просто поражали отсутствием фантазии. Ливанова почти никто не узнавал, хотя казалось бы. А если вдруг узнавали или хотя бы догадывались, из какой он страны, — тут же вспучивалась, словно пузырь на болоте, национальная банановая гордость, проявлявшая себя в ехидных вопросиках о новых сезонных ценах на газ. Интересно, чем бы они тут у себя гордились, — постепенно накаляясь и закипая, думал Диванов, — если бы не мы с нашим газом, если бы не глобальное потепление?!
С досады он даже не стал отмазываться, когда позвонил Паша и выдернул его на очередную презентацию в регионах, а именно в пригороде столицы, уездном городишке с микроскопическим и гордым книжным магазином на центральной площади. Как ни странно, на встречу собрались люди, человек семь или восемь, все они оказались на удивление в контексте и часа два вели с Ливановым содержательную дискуссию о сквозных мотивах его творчества, перспективах взаимоотношений двух стран, впечатлениях гостя об их городе, писательской личной жизни и Соловках. Книг, правда, никто не купил; впрочем, банановую новинку Паша так и не подвез, а в ассортименте магазина отыскался лишь один том «Зеленых звезд», почему-то второй, и его никто не купил тоже.
Околокнижный народ, поначалу забавный и трогательный в своем полном отрыве от реальной действительности, в конце концов тоже начал раздражать. Они были какие-то ненастоящие, поддельные насквозь, включительно с их интересом к его персоне и книгам вообще. К началу послепрезентационной пьянки Ливанов уверился в ощущении, что участвует в некой многоходовой схеме, смысл которой от него ускользает, однако, вопреки банановому обыкновению, имеет место быть.
Подвыпивший Паша с готовностью взялся объяснять. Всех деталей Ливанов так и не постиг, однако в своей правоте убедился: раскручивался сложный механизм с привлечением банановой власти (известной вспышками заботы о культуре и духовности, которые надо вовремя отслеживать и грамотно направлять), местных властей (щедрых перед каждыми выборами), кондишенных магнатов (ну это изредка, если повезет), международных благотворительных фондов (жлобских, но по большому счету наивных, как дети), средств массовой информации, общественных организаций и еще черт знает какой лабуды, тщательно проводимой в издательстве по двойной, а то и тройной бухгалтерии. Собственно книги в данном раскладе были элементом совершенно необязательным.
Любопытно, усмехался Ливанов, разобрался ли во всех этих нюансах Володя, тонкий знаток самых разных издательских схем, — или его тоже поимели, как типичного представителя страны, для того в основном и предназначенной, с банановой точки зрения?..
А вот Юрка Рибер имел их сам. Причем имел так артистично и креативно, что Ливанов искренне восхитился. И восхищался до сих пор.
Пока он, Ливанов, предавался полевым исследованиям загадочной банановой души, а попросту говоря, страдал фигней, Юрка первым делом прошвырнулся по специализированным магазинам и за пару часов закупился всем необходимым для экспедиции, ошарашив продавцов математически точным представлением о том, что именно ему нужно и за какую именно цену. Банановые не привыкли к точности в любых ее проявлениях, а потому Риберу удалось построить всех, всюду выбить немыслимые кредиты, бонусы и скидки, вписавшись в смету щедрых, но вовсе не фантастических пожертвований из ливановского конверта; хотя, скорее всего, у него имелись и другие финансовые источники, Ливанов не вникал настолько глубоко. На момент его возвращения из начитанной банановой глубинки все эти палатки, акваланги, биотуалеты, гидрокостюмы, оргтехника, глубоководные камеры, полевые кухни, сухой паек и разнообразные живительные жидкости в пластиковых блоках заполонили половину площади его роскошного номера, естественным образом назначенного штаб-квартирой всего предприятия. В холле отеля, под охраной двух студентов, завербованных Рибером в состав экспедиции, красовалась новенькая зачехленная торпеда: видимо, не влезла в лифт. Наличествовал размах, и Ливанов его оценил, особенно на окружающем фоне. Банановым, независимо от социального статуса и бабла, безнадежно недоставало размаха.
Погрузились и выехали на рассвете, Ливанову даже пришлось проснуться раньше, чем он привык. Риберовские драйв и кураж заряжали и завораживали; и в какой-то момент, трясясь на грузовике в пыли мимо жухлых банановых плантаций, он ощутил себя почти так же, как много лет назад в новеньком еще кабинете с подзорной трубой и старинной картой на стене, с живым и мятущимся, как море, текстом на экране ноутбука… Черт, наверное, это и вправду именно то, что мне нужно. Мальчишество, азарт, поиски сокровищ. Занятие столь же несерьезное и бесполезное, как и литература, — но ведь ничего лучше люди так до сих пор и не придумали. Юрка молодец, что вытащил меня сюда. И я молодец, что преодолел непобедимую, тупую и вязкую силу инерции, которая управляет и заправляет всеми и всем в этой… то есть в моей стране, решился, вырвался, приехал.
Те некоторые детали отъезда, что могли бы поставить под сомнение его решимость и легкость на подъем, Ливанов удалил из памяти так же запросто, как некогда уничтожал без сожаления большими кусками не слишком удавшийся текст. Давняя и уже, наверное, неискоренимая привычка поступать с жизнью точно так же, как и с литературой — легко творить, спокойно редактировать и переписывать в случае надобности — никогда его не подводила. Подобный подход к реальности был совершенно естественен, поскольку четко мотивировался их сестринской схожестью, литературы и жизни. Ливанов даже удивлялся иногда, почему так не живут все.
Подъезжая к культурному шельфу, Юрка Рибер вызвонил, разбудил и поднял на ноги своего идейного напарника, бывшего видеоинженера Кольку Иванченко, и к моменту появления экспедиции в дайверском поселке их уже ждали, встречали под козырек, построились и нетерпеливо жаждали разумного руководства и указаний.
Именно этого банановым, в сущности, и не хватает больше всего, размышлял Ливанов, глядя, как слегка кумарные с утра (для них только-только началось утро) дайверы вместе со студентами браво разгружают экспедиционное оборудование и устанавливают палатки. Прав был Юрка, дайверы — показатель, банановое общество в чистом виде, и оно вполне способно к производительной деятельности при условии грамотной постановки процесса. Другое дело, что заняться этим на государственном уровне у них тут катастрофически некому. Хотя вон Рибер, пожалуй, справился бы. Может, ему и вправду стоит остаться здесь порулить, скажем, на посту президента их так называемой страны? Ливанов негромко захихикал. Надо будет подать идею. Особенно если он и в самом деле найдет эту свою капсулу.
Разгрузившись, сели обедать по версии экспедиции или завтракать по версии дайверов, одним словом, бухать. Бухалово получилось веселое и душевное, дайверы все как один оказались мировыми ребятами, Колька Иванченко отжигал по полной, он был отвязный и смешной, за что Ливанов его и полюбил, и вообще жизнь определенно налаживалась, — как, впрочем, оно происходило всегда и всюду, где наливали: здесь, в Банановой республике, даже более закономерно, чем там, в этой, бог с ней, стране.
Однако Юрка Рибер, принявший на грудь никак не меньше других, контроля над ситуацией не терял. В одному ему известный момент «икс» Юрка внезапно скомандовал на коня, подъем и аврал. Через пять минут торпеда уже взрезала на полной скорости волны культурного шельфа, а Ливанов, расставив пошире ноги для баланса, стоял на носу и ловил кайф.
Дайверская база приближалась. Неслись навстречу перевитые тросами и запаянные арматурой бочки и цистерны, остовы автомобилей, сейфов и холодильников, ящики, контейнеры и прочая неопознанная хрень. Автомобильные покрышки, кольцами свисавшие по периметру, выглядели иллюминаторами полузатонувшего «Титаника» в исполнении обкуренного бананового сюрреалиста. Сверху торчала рубка- скворечник, на которой отчетливо недоставало национального флага. Зато над ней кружила стая чаек, Ливанов уже слышал их голодные крики, похожие на позывные фригидной бабы, старательно имитирующей оргазм…
Под чайками стояли двое. Коренастый парень в недвусмысленной стойке, с куском арматуры наперевес. И девчонка в шортах и коротенькой майке, мокрой и натянутой на груди, растрепанная,
