Петр Иванович подмигнул и повторил с удовольствием:
— Пусть заработает. На квартиру. А?
— Хрен он на них заработает, — откровенно сказал Юра. — На них только Халамайзер и заработает. Ну срубит дед тысчонку-две — при хорошей поддержке. И все. Двадцать тысяч никак невозможно. Я вам как профессионал говорю.
— А чего ж мы тут сидим? — В глазах Петра Ивановича промелькнула ярко-зеленая искра. — Мы тут, милый друг, для того и сидим, чтобы заработал. У меня ведь конкретное предложение есть. Только давай в отдельный зальчик перейдем.
Отдельный зал был невелик размером, отделан под венецианскую штукатурку, богато украшен коврами и бархатными портьерами и уставлен копиями флорентийских скульптур. Юра и Петр Иванович сидели за столом, пили французский коньяк, и Петр Иванович раскрывал Юре существо задуманной комбинации.
— Завтра утром он к тебе придет, — объяснял Петр Иванович. — Если по номиналу, ты ему, — он начертил на салфетке цифру, — должен вот столько бумажек отдать. Правильно? Так вот. У тебя есть скидка. Я же понимаю. Если отдашь со скидкой, сразу попадаешь под налоги. Верно? Идея какая. Дашь ему ровно по деньгам, но бумаги первого выпуска. Которые сейчас у Халамайзера в погашение выходят.
Юра замотал головой.
— Не могу. У меня ни одной бумаги первого выпуска не осталось. Все продано к чертовой матери.
— Ой! — обиженно сказал Петр Иванович. — Ля-ля не надо! А то я не знаю, как с тобой Халамайзер рассчитывается.
Конечно же, обговоренная с Халамайзером скидка вовсе не поступала к Юре по официальным каналам. Иначе она бы приводила к заоблачной прибыли и тут же изымалась в виде налогов. Но и наличных Юра у Халамайзера тоже не брал, потому что фондовый рынок давно был под прицелом, и существование “черного нала”, да еще в таких размерах, могло привести, в случае чего, к крупным неприятностям. Работа велась по-другому. Халамайзер отдавал скидку неучтенными бумагами первого выпуска. Большая их часть уходила у Юры на зарплату сотрудникам, а остаток он складывал в надежном месте, дожидаясь начала погашения.
То, что это стало известно постороннему человеку, Юре не понравилось.
— Вот что, — решительно сказал Петр Иванович, уловив недовольство собеседника. — Ты же не думаешь всерьез, что про этот ваш шахер-махер никто на свете не догадывается? Давно вы все на карандаше, и ты, и Халамайзер, и остальные все. Вас ведь не трогают? Значит, так надо. И если я к тебе с личной просьбой пришел, то не просто ведь так. Могу и с кем другим договориться. Мне просто про тебя кое-кто шепнул слова, что ты приличный человек и не кинешь. И что не воруешь в шесть рук. Поэтому я с тобой откровенно разговариваю. И не покупаю тебя, не обещаю чего, заметь. Прошу помочь. Бабки ты не потеряешь, Халамайзер тебе бумаги тут же вернет. Копейка в копейку. Ну что? Будешь со мной в прятки играть?
Юра подумал немного и решил, что играть с Петром Ивановичем в прятки вряд ли имеет смысл. Но и обозначить проблему тоже не мешает.
— У меня эти бумаги по бухгалтерии не проведены, — признался он. — Их как бы вообще в природе не существует. Как я их продам? И куда эти чертовы две тысячи дену?
На лице Петра Ивановича, одно за другим, стали меняться выражения — от начального столбняка до окончательного презрения.
— Так, — сказал он наконец, — выходит, я о тебе раньше лучше думал. Ты совсем, что ли? Зачем тебе эти деньги через кассу пропускать? Да еще за неоприходованные бумаги? Человек тебе приносит бабки. Так? Берешь бабки, кладешь в карман. Понял? Отдаешь человеку свое личное имущество. В виде бумаг первого выпуска. Понял меня? Или тебе печатными буквами нарисовать? Может, ты на этом теряешь что или как? Ты скажи, я еще подкину.
Заметив, что высказанная конструктивная идея начинает доходить до несообразительного коммерсанта, Петр Иванович заметно повеселел.
— Еще выпьем, — скомандовал он. — Наливай. И давай договоримся так. Ты с ним завтра разбираешься, он сразу бежит к Халамайзеру — я с ним все решил. Бумаги он меняет у Халамайзера на живые деньги. Так что свое он, считай, при себе всегда имеет. Половину оставляет себе — на квартиру. А вторую половину несет к тебе, и ты ему опять первый выпуск выдаешь. И так далее. Через неделю дед уже с квартирой. Чего рожу кривишь?
Юра кривил рожу по вполне понятной причине. Обменять дедовские деньги на бумажки первого выпуска, потерять на этом около тысячи, но приобрести благорасположение небесполезного руководства района, после чего сразу же забыть о квартирных проблемах инвалида Пискунова — это было вполне понятно и приемлемо. Но, судя по всему, сейчас речь уже идет о том, чтобы профинансировать приобретение инвалидом квартиры. А это уже совсем другое дело. И влетит оно не меньше чем в пятнадцать штук. Хотелось бы, однако же, понимать, за что с него собираются состричь такие приличные деньги.
— Эх ты, — с обидой произнес Петр Иванович. — Говно. Прости за ради бога, что такие слова говорю. Вот и Халамайзер твой такой же. Я к нему с просьбой, а он тут же в уме начинает деньги считать. Бизнесмены вы, мать вашу. Слова другого подобрать не могу. Бизнесмены… Будто бы не в советской стране родились. Что ж мне, деньги твои нужны вонючие, а? Да я вам обоим могу по вилле в Швейцарии купить, сидите там и друг другу мацу через забор передавайте. Ты меня прости, но я вот заметил, что стоит человеку бизнесом заняться, как он сразу на жида начинает быть похожим. Сидит, жмется, вычисляет чего-то… Губами шевелит. Ты лучше мозгами пошевели. Я тебя прошу помочь. Не бабки мне дать, а помочь. Бабок у меня у самого немеряно. А уж как я с тобой за дружбу и помощь рассчитаюсь — это мое дело. Уж копейки-то считать не стану. Чтоб тебе легче было, скажу сразу. В этом доме для убогих — только одна секция. А остальные три — для нормальных людей. И квартирки там — квадратов по двести пятьдесят, по триста. По триста пятьдесят. Понял? С каминами. Евроотделка. Ну и цена, само собой. По две с половиной за метр. Хочешь, подъезжай завтра. Посмотри. Приглянется -выбирай любую.
Исключительно из вредности Юра, уже заинтересовавшийся предложением, сказал, что за две с половиной тысячи он купит квартиру и в пределах бульварного кольца.
Петр Иванович даже возражать не стал. Скорее обрадовался.
— Купи, — сказал он. — Купи, родной. Только убедись сперва, что ее расселили как надо. Чтобы к тебе через годик мать-одиночку с тремя детьми обратно не вселили. Через суд. Потом разрешение на перепланировку получи. Потом разрешение на трехфазное подключение, чтобы от кондиционеров и джакузи предохранители не вышибало. Потом трубы во всем доме и на всей улице поменяй, чтобы из крана вода текла, а не моча ржавая. И вот тогда уже, лапонька моя, ты сможешь начать по-настоящему бороться с тараканами. И вот за все за это ты с самого начала будешь платить натуральные живые бабки. Правильного цвета. Сперва при покупке, а потом уже каждый день. Ну, про состояние подъезда и про кучи дерьма в лифте я тебе рассказывать не буду, это само собой образуется лет эдак через десять. Ежели дом к тому времени не сгорит или под землю не провалится. Ты, часом, не слышал, что диггеры про состояние коммуникаций в историческом центре рассказывают? Ты имей в виду на всякий случай, что, пока наш мэр в свой храм последний гвоздь не заколотит, ни хрена в центре делаться не будет. В смысле жилого фонда. Вот так вот.
И замолчал.
— А у вас там? — прервал Юра установившееся молчание. — Как вообще? Как это планируется?
Петр Иванович сладко потянулся.
— А у нас нормально, — ответил он. — Я же объяснил — для себя строим. Хочешь — посмотрим завтра. Часиков в двенадцать. Когда дед от тебя уже уйдет.
Но возникший поутру дедушка Пискунов уходить вовсе не торопился. Получив от Кислицына пачку бумаг первого выпуска, дед дважды пересчитал их, потом устроился на краешке кресла и недоуменно уставился на Юру, явно чего-то дожидаясь. Юра выждал пару минут, потом прокашлялся и сказал:
— Ну так что?
— Как что? — не понял его дед. — А ордер?
— Какой ордер? — встревоженно спросил Юра, которому вдруг показалось, что комиссован дед был не просто так.
