окна блондинке, перейдя вперед.
Вскоре самолет вошел в облака, внутри потемнело, зажглись плафоны, и салон самолета стал напоминать вагон вечерней электрички. Беленькая соседка Игоря отлипла от окна и стала напряженно смотреть перед собой. Ей было непривычно без подруги, рядом с незнакомым мужчиной.
– Вы далеко летите? – спросил Кутящее, но девушка сделала вид, что не расслышала вопроса. Игорю стало неловко. «Вот еще в самом деле», – подумал он, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Между тем впереди его друг вел оживленный разговор.
– Нет, правда, дяденька, кто вы? – допытывалась бойкая брюнетка.
– Откровенно говоря, Ирочка (вот черт, уже узнал имя!), мы не шпагоглотатели, мы золотоискатели, – трепался Глорский. – Вы видели наши огромные рюкзаки? Они предназначены для золота. Приезжайте к нам в гости. Так и быть уж, по карману насыплем.
– У нас нет карманов.
– Эх, Ирочка, Ирочка. Не пройдет и недели, как у вас будут брюки с тремя карманами – два по бокам и один сзади; косы вы срежете, сделаете себе огромный начес, купите черные очки, сверкающие бусы, и к вам не подступишься и на три шага. Ну-ка посмотрим, что в этом свертке… Ага… Апельсины… Ирочка, вы хотите апельсин? Игорь, передай своей соседке апельсин. Кстати, ты знаешь, как ее зовут? Машенька.
– Это была ваша жена?
– Ну, что вы, Ирочка. Разве жены провожают мужей в рабочее время? Это была моя любовница.
– Нет, правда?
– Клянусь вам.
– Но ведь… это нехорошо…
– Теоретически. Практически же очень приятно. У меня их целый три.
– Нет, правда?
– Клянусь вам.
Сзади мать кормила грудью ребенка н разговаривала со старушкой.
– Десять лет ждали… Уж где только не лечилась. Даже в Киргизию ездила… Стыдно признаться, к знахаркам обращалась… Говорят, от страха… Я в детстве такой страх перенесла, не приведи бог кому такой испытать… Под Воронежем немцы пять тысяч за город вывели и из пулеметов… Я за мать спряталась… Мать полная была… не пробило… Ночью из трупов вылезла. Когда стреляли – не страшно было, а вот, бабушка, когда из мертвецов вылазила… Холодные все… в крови…
– Не надо, дочка… не плачь… а то молоко пропадет…
– Как стала вылезать…
– Не надо, кому говорю. Знаю. Сама блокаду пережила.
– Доктора сказали… не будет детей… Мы уж свыклись… А тут такое чудо… Муж у меня моряк… Завтра их корабль в Новороссийск приходит… Вот специально везу показать… Посмотрите, какие глаза голубые, как подснежнички… В него…
– Зовут-то как?
– Васей.
– Василек! Василечек! Скажи бабушке: «Агу!»
Впереди Глорский продолжал разбираться со свертком.
– Гм… балык… натуральный. Балык. Слышь, Игорь, натуральный балык! Паштет… Черт знает что такое… Ты только понюхай, Ирочка. Печеночный паштет с луком! Лимон… Ну, братцы, назовите меня самым распоследним идиотом, если этот вечный спутник коньяка не предвещает бутылочку с тремя звездочками. Что это? А? Пять звездочек! Товарищ Кутищев, доставай свой железный складной, столько испытавший в жизни стаканчик. Ага… благодарю, старик… Какой аромат… Ножа, конечно, ни у кого нет…
– Может быть, у стюардессы? – подал идею Игорь.
– Гениально, старик, просто гениально! Девушка, можно вас на минутку?
Проходившая мимо стюардесса остановилась с дежурной улыбкой.
– Слушаю вас.
– Есть лимон, коньяк, печеночный паштет с луком, наконец, есть натуральный балык, но нет ножа. Если мы откажемся от четырех конфет в пользу Аэрофлота и взамен попросим на четыре минуты нож?
Стюардесса снова улыбнулась, но теперь уже искренне.
– Ножей у нас нет. Я спрошу у летчиков…
– Боже сохрани! Если он полезет в карман, то ему придется управлять самолетом одной рукой, а это еще опаснее, чем делать то же самое на велосипеде. Один раз я ехал на велосипеде, и мне зачем-то потребовалось полезть в карман. Велосипед вильнул и сбил с ног девушку. Сбежался народ, крик, шум, меня повели в милицию, и знаете, чем это кончилось?
– Штрафом.
– Свадьбой. Так что уж лучше не надо. Мы распилим лимон расческой.
Пока Борис рылся в карманах в поисках расчески, из кабины летчика вернулась стюардесса.
– Пожалуйста.
