Гриб, наверно, прорвался на поверхность стремительно и мощно. Дубовые листья свисали с его слегка покоробившейся темно-коричневой шляпки рваными прелыми кружевами…
Едва дыша, почему-то с сильно бьющимся сердцем я тихо-тихо, словно гриб мог испугаться неосторожно-то движения и убежать, нагнулся и покачал гриб. Он не качнулся. Он лишь слабо скрипнул, словно недовольно заворчал. Я покачал сильнее и потянул на себя. Белый гриб слегка приподнялся – и показалось толстое основание ножки. Теперь он был весь на виду: упрямый коричневый крепыш. Я рванул его, и он весь оказался в моих руках. Теперь он выглядел совсем громадным. Ножка только представлялась короткой, сейчас гриб был высотой почти в три моих ладони. Он едва умещался в руках.
Я поднес гриб к лицу и потерся о него носом Гриб издавал все запахи леса. Он пах прелым, но все равно крепким и твердым дубовым листом; разомлевшими на солнце желудями, пыльными бабочками- капустницами, порхавшими по колючим фиолетовым цветам репейника; сбитыми, как брюссельская капуста, комьями терпкой кашки, сухим, перестоявшимся на солнце чабрецом; летним дождем…
Я повернулся, чтобы пойти назад, к Рису, и увидел сразу три гриба. Они росли на открытом месте, там, где листьев совсем не было, а трава была низкой – подорожник вперемешку с полынью, и казалось невероятным, что тут могут расти грибы, да еще белые, но тем не менее это было так. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, только чуть отклонив в сторону нежно-коричневые, почти розовые шляпки, и полынь подпирала их снизу, словно держала на весу. Я опустился перед грибами на колени. Им было от роду час или два. Их шляпки были маслеными, скользкими, к ним прилипло несколько сухих травинок и кусочек листа подорожника Видно, грибы росли стремительно, а кусочек листа был надорван чьими-то ногами, может быть, егеря, может быть, животного, и не смог выдержать молодого натиска и оторвался…
Я опустил руку в мягкую полынь. Мои пальцы наткнулись на твердые бугорки. Я торопливо разгреб траву. Из земли вылезало с десяток беляков-малышей. Целый грибной выводок Я никогда не слышал ни о чем подобном. Первой моей мыслью было тотчас сорвать грибы – мне почему-то показалось, что они могут разбежаться, как цыплята, но потом я подумал, что неплохо привести сюда Риса, пусть он как бы случайно наткнется на этот «цыплячий выводок». То-то будет удивления! Я сломал с ближайшего куста орешника ветку, воткнул ее возле «выводка», чтобы потом легче найти, поднял с земли свой трофей – гриб-великан и зашагал назад.
Теперь уже можно было честно сказать самому себе, что мы заблудились. Придется не тратить время на поиски пропавшей дорожки, а идти напрямик через лес, ориентируясь по солнцу.
Солнце все явственнее клонилось к горизонту. Надо было поторапливаться, Рис ведь ничего не ел с утра. Я быстрым шагом взобрался на косогор, пересек сухую осиновую ложбину и очутился на том самом земляничном склоне. На нем уже лежали длинные черные тени, которые медленно подползали и из оврага и со стороны леса к центру поляны.
– Рис! – крикнул я. – Где ты? Иди посмотри, что я нашел!
«…и-с-с, – откликнулось эхо, – …ол…»
Я взбежал на склон и огляделся.
Риса нигде не было.
Может быть, паршивец куда-то спрятался?
– Э-э-эй! – Я сложил ладони рупором. – Пора идти! Буфет закроется!
Молчание. Лишь слабое эхо передразнило из леса.
Быстрым шагом я обошел склон, время от времени окликая сына. Но в ответ ветер приносил лишь шорох листвы, скрип стволов да удары о землю сухих сучьев. Один раз я совершенно отчетливо услышал визг кабана. Кабаны… Мое сердце похолодело… Что, если Рис вернулся на тропу, ведущую к водопою, чтобы поближе рассмотреть «дикарей»? Наверно, так оно и есть. Я же говорил ему про лосей. Сын захотел посмотреть на лосей и спрятался в кустах. А тут стали возвращаться кабаны…
Что было сил я побежал к тропе. Через пять минут я уже был на месте. Никого. Конечно же, Рис сидит в засаде у пруда и ждет лосей. Но Рис не знает, что лоси не бегают один за другим, как кабаны, а движутся широким фронтом, сокрушая все на своем пути…
Возле пруда я остановился, тяжело дыша. Пруд был пустынен. Кабаны, напившись, ушли, а лоси еще не появлялись. От леса на пруд пала тень, и вода, и без того темная, теперь стала совсем черной и тяжелой, как расплавленная смола.
– Бори-и-с!
«…ис-ис-ис…»
Я присел на кочку. Разве можно найти в этом огромном лесу маленького ребенка? Да притом еще голодного. Сидит сейчас где-нибудь под деревом и плачет. А ветер заглушает плач через какие-то пять метров.
– Рис! Рис! Рис!
«…ис-ис-ис…»
Зачем я взял в лес мое «асфальтовое» чадо! Ведь о лесе Рис имел представление лишь по чахлым кустикам в нашем сквере. Как правы были Мама, Дедушка и Бабушка, которые не отпускали Риса от себя ни на шаг! Что же делать?
Я решил вернуться на земляничный склон: Рис не мог уйти далеко – и начать поиски оттуда по спирали, как это делается в настоящих отрядах.
Теперь я уже не бежал, а шел медленно, осматривая кусты и землю в надежде обнаружить следы. Время от времени я звал сына, но мне отзывалось лишь эхо.
Я нашел место, где оставил Риса рвать землянику. Здесь виднелось множество следов, но надо быть Соколиным Глазом, чтобы определить, где сын ползал на коленях, где катался по земле, где растирал что-то ногой. Отдельные места поляны были вытоптаны, трава вырвана. Рис вел себя и в лесу так же, как в квартире…
В одном месте я все же нашел кончик клубка. Примятые кустики земляники тянулись к краю леса, на север… Возле опушки они обрывались, так как начинался наст из дубового листа, а на насте никаких следов не остается. Но важно было то, что я знал, в какую сторону направлялся мой сын. Я пошел на север…
