конец, должен исчезнуть и я. Я, который ни в чем не виноват. Разве я виноват, если у моего тела кончились витамины или нарушились какие-то там дурацкие функции. Мне нет до них никакого дела Я хочу жить. Я хочу мыслить, творить, познавать истину… Я читал, есть такая идея: отделить разум от тела… Ученые якобы работают… У нас будут синтетические органы, которым ничего не надо, даже смазки… Сносился один орган, заменил другим – и живи дальше. А разум будет существовать независимо, сам по себе. Он будет делать то, для чего и создан, – творить. Он не будет отвлекаться на глупые капризы тела.
– Но тогда исчезнут страсть, любовь…
– Думаю, что не исчезнут. Просто станут спокойнее, возвышеннее, чище… Ведь что такое любовь? Это прежде всего тяга разума к разуму, а потом уже влечение тел. Разве так не бывает, что влечение тел исчезает, а любовь остается? Так оно со временем и бывает. Влечение полов придумала природа, чтобы не угас вид, а потом уже, когда человек стал разумным существом, он сознательно присоединил физическую любовь к духовной, чтобы как-то оправдать ее и тем самым подальше уйти от животных, которых он до сих пор стыдится, что они его предки Однако на самом деле любовь осталась сама по себе, а размножение видов – само по себе. Одно к другому имеет малое отношение… Любовь – забота разума, размножение – дело все того же мерзкого тела…
– У вас что-нибудь болит?
– Я ждал, что вы это спросите.
– Извините, может быть, мой вопрос вам неприятен?
– Нет, нет. Я здоров. У меня особо ничего не болит, но все же я ненавижу свое тело. Оно отнимает у нас близких… Хотя бы из-за этого…
– Но разум, существуй он без тела, тоже когда-нибудь бы умер…
– Это не так страшно и не так несправедливо. Разум угас бы тогда, когда он устал, тихо заснул бы, и все. Как умирает человек в глубокой старости. Дремлет, дремлет, потом засыпает – и конец. Это естественно. Тело же, особенно убитое насильственно, умирает в страшных мучениях. Но самое невыносимое то, что оно заставляет следить за своими мучениями разум, страдать, искать лихорадочно выход, осмысливать смерть… Вот это самое несправедливое…
Мой собеседник волновался все сильнее и все больше теребил свою бороду. Я постарался переменить тему разговора.
– Есть еще третья истина?
– Есть… Я вам сейчас скажу… Я только закончу про тело… Вы знаете, – пришелец понизил голос, – я мщу своему телу…
– Мстите телу? – переспросил я, тоже почему-то понизив голос, словно наши тела действительно были какими-то обособленными существами и могли услышать нас.
– Да, – довольно сказал бородач, – ему иногда достается от меня.
– Наверно, не даете есть?
– И есть и пить. И нагрузку ему подвешиваю иногда такую, что оно валится от усталости, забывает про все свои прихоти, спит, стонет и оставляет наконец-то меня один на один со своими мыслями…
Гость замолчал…
– Третье, – напомнил я.
– Да, третье… Это тоже простая истина, все о ней знают, но следовать ей особенно трудно. Очень мало людей, которые придерживаются этой истины. Надо освободиться от власти вещей. Вещи порабощают человека, делают его своим узником… Это началось очень давно… Еще тогда, когда обезьяна подняла с земли свою первую палку. «Это моя палка», – дала она понять сразу же своим сородичам. Потом ей встретилась другая такая же палка. «Это тоже моя. Попробуй кто тронь», – пригрозила обезьяна, хотя вторая палка ей была совсем не нужна. Она спрятала ее под камень, но теперь ее жизнь совсем переменилась. Если раньше обезьяна могла пойти куда хотела, то теперь она была привязана к этому камню, потому что стерегла палку. Так палка поработила обезьяну. Но этого мало. У соседней обезьяны, которая была сильнее, но менее сообразительной, не имелось вообще никакой палки. «Это несправедливо, – подумала вторая обезьяна, – когда у одного две палки, а у другого ни одной. Надо отнять у той негодяйки все ее палки. Пусть будут две палки у меня. Это справедливо, поскольку я сильнее». Так возникли войны. Ведь войны были в основном из-за предметов. Пусть это покрупнее предметы: земля, уголь, нефть… Человек до сих пор не понимает, что его беды и огорчения идут только от вещей. Он волочит их на своем горбу всю жизнь, с каждым годом навьючивая все больше и больше. Он волнуется из-за них, хватает инфаркты, но все равно тянется и тянется к вещам, как загипнотизированный. Ему кажется, что чем большим количеством вещей он владеет, тем он свободнее. А на самом деле все получается наоборот. Владея вещами, человек уже не может принимать самостоятельные решения. Решения за него принимают вещи. Вещи делают человека подлым, низким, жадным, завистливым… А человек с каждым днем придумывает все больше и больше вещей.
Рис, завернувшись в бушлат, сладко спал. Раки, дымившиеся на траве, возле костра, уже остыли. После страстной речи бородача о теле я не решался его угощать. Рис завтра съест… Пола бушлата распахнулась, и плечо сына белело в свете костра. Я поправил на нем бушлат.
– У вас нет никаких вещей? – Я спросил бородача лишь потому, что он замолчал и вдруг стало как-то неловко…
– Только самое необходимое. Я в любой момент могу положить то, что мне надо, в чемодан и уехать в любое место. По-моему, это и есть отсутствие власти вещей.
Костер слабо освещал заросшее лицо моего собеседника Дров больше не было, и по мере того как света становилось меньше, лицо бородача все сильнее приобретало сходство с лицом лихого человека, и было странно слышать эти речи…
Человек закашлялся, и кашлял долго. Все же, видно, не так уж он был здоров…
– Еще одно, – сказал бородач, откашлявшись. – Не жажди власти над себе подобными. Власть тоже от вещей… Из-за них, проклятых… Власть превратит тебя в машину, в пульт управления. Ты делаешь больно себе подобным и даже не замечаешь этого, потому что считаешь, что так надо. Ты лучше не стремись к власти, а найди любимое дело и делай его скромно, совершенствуй его до тех пор, пока о тебе скажут: он знает свое дело. Это высшее, что пока дано человечеству, – делать хорошо свое дело. Для этого мы родились, и для этого мы живем… Во всяком случае, пока так мы считаем… И последнее… Не дай угаснуть
