Рудаков шел следом за Ниной, легко скользившей между елками, и временами закрывал глаза, настолько все казалось ему нереальным.
– Вот еще сук… А вот какая большая палка, почти дерево! Возьмите, Семен Петрович! Откуда дровишки? Из леса, вестимо! – Нина собирала сучья и клала их на руки главного бухгалтера. От сучьев пахло сухой землей, травой и земляникой – зима не смогла вытравить летние запахи, от Нининых рук, когда они оказывались перед лицом Рудакова, – теплой комнатой и влажным козьим пухом (пуховые домашние варежки!).
Они ушли довольно далеко. Голоса совсем перестали быть слышными. Вдруг Нина остановилась, подбила снизу локтем руки главного бухгалтера, и сучья полетели в снег.
– Что вы делаете? – удивился Рудаков.
– Ну их! Хватит! Надоело! Давайте лучше знакомиться. Садитесь.
Они сели на кучу сучьев.
– Расскажите о себе. Только честно. Без вранья. Начинайте.
– Начинайте вы, – сказал Семен Петрович.
– Нет вы! Я же первая попросила.
– Что я вам могу рассказать… – Рудаков задумался. Вся жизнь промелькнула у него перед глазами. Он не нашел в ней ничего интересного, заслуживающего внимания молодой девушки.
– Мне скоро пятьдесят два года, – сказал Семен Петрович занудным голосом, каким обычно рассказывают биографии на собрании. – Я работаю главным бухгалтером на заводе стиральных машин. Женат, имею детей. Что еще? – Рудаков задумался. – Наград не имею… За границей не был. Морально устойчив. Пью умеренно.
– Это плохо, что пьете умеренно, – покачала головой Нина. – Значит, вы скучный, расчетливый человек. Все непьющие люди зануды, если не хуже. У них слишком много времени, чтобы все продумывать. Непьющие все знают, всех поучают. А пьющий вечно занят: когда пьет – ищет смысл жизни, а когда трезвый – думает, как бы опохмелиться. Ну как вам нравится моя философия?
Семен Петрович рассмеялся.
– Странноватая. А вы пьющая?
– Нет. Я страшная зануда. Поэтому и пригласила вас на танец, потому что вы показались мне хмельным и веселым. Как Стенька Разин. Вы знаете, что вы похожи на Стеньку Разина?
– Я? Ну что вы!.. Никогда бы не подумал.
– Да. Вы такой мощный, молчаливый, и на лице у вас решительность и сила. А еще вы похожи на дуб. Вы проживете сто лет. Или сто три.
Семену Петровичу стало неловко. Никто из женщин не говорил о нем так даже в молодости. Да и не только женщин, вообще…
– А теперь вы расскажите о себе, – поспешил главный бухгалтер перевести разговор.
– Наклонитесь поближе.
Рудаков послушно нагнул голову.
– Какая у вас крепкая шея…
Нина обвила его шею руками и поцеловала в губы. Потом она резко отвернулась и обхватила колени руками. Наступила тишина. Слышно было, как потрескивают елки да иногда с шуршанием, скользя по ветвям, падали шишки. Лунный свет обтекал их фигуры, темную кучу хвороста и устремлялся в танцующую искорками даль.
– Мне двадцать пять, – глухо сказала Нина. – Это я на вид такая щуплая… А на самом деле я старая… Целых двадцать пять… И остался еще один…
– Чего один? – не понял Рудаков.
– Год.
– Чего год?
– Жить…
Рудаков хотел рассмеяться, но что-то удержало его. Он дотронулся до Нининого плеча.
Девушка сжалась, спрятала лицо в колени. Семен Петрович, который не убрал руку с плеча Нины, почувствовал, как задрожала ее спина. Послышались сдавленные звуки.
Его знакомая глухо смеялась. Рудаков отдернул руку. Что за странная девушка! И вдруг он понял, что это не смех, а задушенные рыдания.
Семен Петрович совсем растерялся.
– Ну что вы… Что за мысли… Вы совсем молодая. Подумаешь – двадцать пять… Вам еще жить да жить…
Нина вдруг разогнулась и посмотрела в лицо Рудакова.
Глаза ее были сухими.
– Разве вы не знаете, что это за дом? – спросила она.
– Какой дом?
– Наш санаторий.
