– Может быть.
– Ну, бегу. Бить не будут?
– На всякий случай попроси у Галины Иосифовны ведро и надень на голову.
– Лады…
Холин положил трубку. Тоня улыбнулась.
– Хороший парень?
– Очень. И плюс мужская солидарность.
– Ты отвернись, ладно? Я оденусь…
– Ладно… Ты стала щепетильной…
Холин отвернул голову к стене. Она торопливо шуршала платьем, скрипела дверцей шкафа…
– Можешь…
Николай Егорович посмотрел на нее. Строгий синий костюм, белая блузка, лакированные черные туфли…
– Прямо делегат Всемирного конгресса здравоохранения… Я не видал этот костюм.
– Ты еще многого не видел, милый.
– И не увижу…
Она подошла к нему, наклонилась, взъерошила волосы.
– Милый… Я НИЧЕГО ЕЩЕ НЕ РЕШИЛА.
Он посмотрел ей в глаза. ОНА ВСЕ УЖЕ РЕШИЛА, подумал Холин, ЭТО ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ ПРИЕМ. УСПОКОИТЬ, СНЯТЬ БОЛЬ В СЕРДЦЕ У БОЛЬНОГО. ОНА ХОРОШИЙ ВРАЧ. ПРОСТО МОЛОДЕЦ.
– Как ты себя чувствуешь, милый?
– Хорошо.
Силуэт с сигаретой напряженно застыл на самом краю стекла. Но Натуральный доцент наверняка ничего не слышал: они разговаривали почти шепотом. Наверно, это-то и волновало жениха еще больше.
– Сердце болит?
– Немножко жжет. И спать хочется. Но это ведь здорово, когда хочется спать? Значит, выздоравливаю. Или есть другая теория?
– Другой теории нет. Я тебе дам еще таблетку валидола.
Она снова наклонилась над ним. От нее пахло незнакомыми духами. Пах синий костюм. Она ни разу не надевала для него синий костюм. Это, наверно, был выходной костюм. В нем она ездила к жениху в Севастополь. ЭТО БЫЛ КОСТЮМ НАТУРАЛЬНОГО ДОЦЕНТА. Костюм для другой жизни. Для него она одевала спортивные брюки, кримпленовые брюки, джинсы, и свитер, и халат. А ЭТО БЫЛ КОСТЮМ, ПРЕДНАЗНАЧЕННЫЙ ДЛЯ ВСЕМИРНОГО КОНГРЕССА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ.
Ее руки пахли лаком («Когда она успела сделать маникюр?») и валидолом. Холин взял губами таблетку и поцеловал ей руку. Ему нравился запах свежего лака. Это был запах обновления, желание нравиться, запах здоровья, белого халата, улыбок, шуток с коллегами. ЭТО БЫЛ УТРЕННИЙ ЗАПАХ. ЗАПАХ ЖИЗНИ. Он никогда не ощущал этот запах, потому что они встречались вечером. Вечером у нее руки пахли кремом, мылом, слегка лекарствами, усталостью. Вечером руки были интимными, домашними, робкими, покорными. Он любил ВЕЧЕРНИЕ РУКИ, но здесь было совсем другое, не доступное ему. ЭТО БЫЛИ РУКИ ЖЕНЩИНЫ, КОТОРАЯ ХОЧЕТ НРАВИТЬСЯ СВОИМ КОЛЛЕГАМ. Это были руки врача-женщины. Сначала врача, потом женщины. Вечером все было наоборот…
– Иди, тебе пора… – Холин отпустил ее пальцы и откинулся на подушку. – Да и Жора сейчас придет. Не надо, чтобы он тебя видел.
– Пока, милый… Я позвоню…
– Пока…
Черный силуэт приник к стеклу и стал похож на профили, которые вырезают умельцы из бумаги на курортах.
– Тоник… Тебе пора! – донесся голос из прихожей.
– Иду, иду…
У дверей она задержалась и посмотрела на него. В ее глазах стояло ВОСПОМИНАНИЕ. Воспоминание так близко к СОЖАЛЕНИЮ. Можно сказать, что Воспоминание и есть Сожаление. А сожаление – почти что НАДЕЖДА. И Холин простил ей все: и ее решение, и синий костюм для будущей жизни, и утренние руки для других…
– Пока, милый… До встречи…
– До встречи…
Хлопнула дверь. Потом через некоторое время стукнула наружная дверь.
Итак, он зовет ее Тоник, думал Холин, закрывая глаза. Тоник – модное заграничное слово. Тонизирующий напиток. Возбуждающая вода… Живая вода… Он не дурак, этот Натуральный доцент… Он точно придумал ласковое прозвище… И тем более не дурак, что женится на ней… ОНА БУДЕТ ТОНИЗИРОВАТЬ ЕГО ЖИЗНЬ. Ее хватит и на двоих, и на троих, и на тысячи, на миллионы… Она для всех. Для всех – и ни для кого. Она ТОНИК – источник жизни. А источник жизни должен принадлежать всем. Она знает это… Вот почему она приняла РЕШЕНИЕ. Жестокое решение. Но жестокое только для него… Для всех
