парик, – доцент достал из кармана лохматую шапку. – Ну что теперь скажешь?
– Этого не может быть!
– Этого не может быть, потому что этого не может быть, – опять усмехнулся Натуральный доцент и потянулся рогаткой к горлу Холина.
– Подожди… – прохрипел Холин. – Еще…
– Ну? Мы ждем… – Лукашов взял висящее на спинке кровати полотенце и намотал на правую руку.
– Зачем… полотенце?
– А чтобы не забрызгаться… Вспомнил?
– Полотенце… его не было, – прошептал Холин.
– Врешь, было. У тебя на голове лежало, а потом она перевесила на спинку. Верно?
– Верно… Но я не видел, чтобы она на спинку…
– Надо было видеть. Больше ничего не вспомнил?
– Подожди…
– Все, Холин. На этот раз ты дал промашку. Не запомнил детали. Давай, доцент, – Лукашов мотнул головой.
Натуральный доцент подошел крадущимися шагами и вдруг рывком прижал рогатку к горлу Холина.
– Вот тебе и все, БАЛАМУТ.
– Я… не… баламут… – удалось выдавить Николаю Егоровичу.
– Баламут, – сказал Лукашов. – Это ты точно слово нашел, доцент… Взбаламутил нас всех.
Лукашов размахнулся обмотанной полотенцем рукой и всадил нож Холину в сердце.
…Когда Жора вошел в комнату, Холин был уже десять минут как мертв.
