– Абсолютно.
– Илья…
– Илья. Не веришь? Давай проверим. Если я позову, а ты отзовешься, значит, так оно и есть. Идет?
– Идет.
– Илья…
– Что?
– Вот видишь?
– Да… Здорово… А как тебя зовут?
– Зови… Петр…
– Разве бывают волшебники Петры?
– Выходит, бывают.
– Петр…
– Что, Илья?
– Илья… Здорово… Слушай, Петр, ты улетишь назад в Москву?
– Да.
– Когда?
– Сейчас.
– Возьми меня с собой.
Мальчик замер, ожидая ответа, не сводя глаз с Коньшина. У него даже сжались губы.
– Тебе здесь скучно?
– Да.
– Но ты ведь ходишь в садик.
– Хожу… В две смены… Все в одну… а я в две… В две… там нет никого. Только я, тетя Вера и телик. Мы втроем до ночи… Возьмешь?
– А что скажут папа с мамой?
– Ничего. Им некогда. Они учат детей. Так сказала мама. Они всегда куда-то спешат. Я им не нужен.
Коньшин погладил Валю-Илью по голове.
– Я не могу…
– Ты же волшебник.
– Все равно.
– Но почему?
– Это очень сложно… Даже если мы убежим, тебя все равно заберут назад.
– Но почему?
– Сейчас ты не поймешь.
– Но почему? – мальчик заплакал. – Ты мне очень нравишься.
– Ты мне тоже.
Наверху послышался топот. Пора было уходить.
Коньшин склонился над кроватью, прижал к себе маленькое теплое тельце. От сына пахло сгоревшей кашей, размороженным залом, слезами, запущенностью. Сердце у Петра Кирилловича билось неровно, толчками, голова кружилась, ноги дрожали. Он не мог уйти… А что, если… И тогда будь что будет…
– Одевайся, Илья.
Мальчик уставился на Коньшина растерянными глазами, в которых светилась радость и боязнь, что это шутка.
Преследователи нашли люк. Из «зала» неслись их голоса.
– Подожди, не прыгай. Может, у него нож.
– Крикни Ивану, пусть сторожит парадный ход.
– Ловкий, подлюка.
– Матерый.
Коньшин помог мальчику одеться, закутал поверх шубки каким-то стареньким клетчатым платком.
– Илья, бегать умеешь?
– Умею. Я лучше всех… в садике… бегаю.
