внешности, то, значит, и красивая жена будет пользоваться бешеным успехом у мужчин и, естественно, будет тебе изменять. Поэтому ради спокойствия они выбирают дурнушек.
– Ты хочешь сказать, что Полина была дурнушкой?!
– Нет, конечно. Она была уродиной, но потрясающей уродиной, шикарной… Ее, как ни странно, не портили широко посаженные глаза и большой, как у лягушки, рот.
– Прекрати! Я не могу тебя слушать. Ты, наверное, забыла, что эта самая Полина лежит сейчас в морге… – Наталия схватилась за сигарету: она всегда взрывалась, когда чувствовала, что планка Сариного цинизма превосходит допустимый уровень. А этот самый уровень она чувствовала инстинктивно, до боли в сердце.
– Прости. Но я просто стараюсь быть объективной.
– Неправда, ты позавидовала Полине в тот вечер, когда увидела ее в обществе роскошного, как ты говоришь, «породистого» мужика. А ведь она действительно в то время переживала свои самые счастливые минуты. Она собиралась за него замуж.
– Но почему-то убила. Значит, было за что.
– Я тоже так думаю. Не иначе как он ей что-то сказал. Или, но это уже из категории абсурда, на крышу поднялся кто-то третий. Ну да чего гадать… Надо действовать. Ты мне лучше расскажи про мазь.
– «Флоретин», как сказал Фиалковский, – мазь, способствующая заживлению ран.
– Огнестрельных? – сорвалось с языка Наталии.
– Просто ран. Я не специалист. Ты просила, я узнала и приехала к тебе, чтобы это сказать. Но мазь очень дорогая, ею пользуются в основном в военных госпиталях, правильно, для скорейшего заживления огнестрельных и резаных ран и после операций…
«Военные госпитали… Огнестрельные раны… Значит, Гуров смазывал этой мазью свою рану… Ну и что дальше?…»
Глава 4
НОЧНОЙ ЗВОНОК С БАХМЕТЬЕВСКОЙ
Главное – вовремя вернуться домой. До мужа.
Вера стояла в парке возле условленной скамейки и старалась незаметно посматривать по сторонам. Мысли в ее голове спутались, как нити разных клубков, и в конечном счете завязались в тугой узел противоречий. Если бы ей неделю тому назад кто-нибудь сказал о том, что к ней подойдет этот мужчина, она бы горько усмехнулась: и возраст не тот, и внешность, да и прикид. Но он подошел, оценил ее редкую красоту («русскую красоту», как говорил ее муж), ее длинную русую косу, ладную женственную фигуру и новое итальянское шелковое платье. Подошел и сказал такое, от чего она моментально покраснела. Муж не говорил ей такие вещи никогда в жизни, он был еще более закомплексованным, чем она. Особенно в таких вопросах. А ведь ей уже тридцать пять, и возраст берет свое. Вернее, не может взять свое в силу определенных обстоятельств. Во-первых, однокомнатная квартира, в которой кроме супружеской кровати стоят две детские, во-вторых, муж, которого ничего, кроме его научных разработок в области сортов твердой пшеницы, не интересует…
Мужчину звали Михаилом. Он подошел к ней на остановке, недалеко от ее дома, и долго смотрел на нее, пока она не спросила, что ему надо. Но она спросила мягко, с естественным для этой ситуации недоумением в голосе и даже улыбнулась при этом, в то время как у мужчины взгляд был очень жесткий и властный. Это был взгляд
Она даже не могла вспомнить, о чем они говорили. Ни о чем. Затем подъехал ее автобус, они расстались, но он успел назначить встречу.
И вот теперь она стояла у скамейки под старой липой и смотрела, как минутная стрелка ее позолоченных часиков приближается к двенадцати: скоро семь. Что они будут делать, когда встретятся? Куда пойдут? О чем станут говорить?
Она надела свое выходное платье из черного шелка с белыми пуговицами и нитку жемчуга – единственное свое сокровище, доставшееся ей еще от бабушки. Сделала прическу в парикмахерской, потратив последние деньги, одолжила у приятельницы черные лаковые туфли на шпильках и пошла на свидание. Какое слово… «свидание»…
Он пришел вовремя, и первое, что сказал, было: «Я на машине». И тут она испугалась. Она уже представила себе, как они поедут куда-нибудь за город, как рассказывали ей подруги, и он грубо овладеет ею либо прямо в машине, либо на траве. Но может, это как раз то, что ей и нужно? А дома, по возвращении, она быстро зайдет в ванную, там приведет себя в порядок и почистит платье…
Она так четко себе это представила, что у нее дух захватило.
В машине он говорил ей что-то о погоде, о том, что весна в этом году была ранняя, что на рынке очень дорогая клубника, но что через неделю она упадет в цене вдвое… Вера Жабинковская, учительница литературы, вспомнила почему-то «Митину любовь» Бунина, Аленку, и ей стало жарко…
Они катались по городу, затем вырвались куда-то в поля, снова говорили ни о чем, наконец остановились у небольшого лесочка. Михаил достал фляжку и сказал:
– Ну что, Вера, давай немного расслабимся… Это разведенный спирт.
Я знаю, что ты боишься меня, но это только сначала страшно, а потом-то все пойдет как по маслу. Ты же, чую, соскучилась по мужской ласке. Пей, сразу станет легко и хорошо.
И она выпила. И действительно стало хорошо. Легко. Голова закружилась, и она стремительно полетела в жуткую черную пропасть, гулкую и зыбкую, как теплое сладкое желе. Она пришла в себя только один раз и дико закричала от боли. Последнее, что она увидела, – это стена с ободранными желтыми обоями и вбитым в нее ржавым гвоздем…
После ухода Сары Наталия стала ждать некую Анну Петровну, тоже клиентку Сары, у которой было к ней дело, но какое – Сара и сама не знала, хотя и предполагала, что речь идет о муже.
И она угадала.
– Я буду говорить прямо, хорошо? – Анна Петровна, анемичная светловолосая женщина в зеленом брючном костюме, убедившись, что, кроме них двоих, в квартире никого нет, вздохнула и как-то уж очень обреченно прошла за Наталией в гостиную. – Может, на кухню?
– Давайте лучше здесь. Что у вас случилось?
– Мне муж изменяет. С молодой девицей. Неприятно, знаете ли… Она красивая, ничего не скажу, но ведь она, по сути, крадет его у меня. И его тело, и время, и деньги, наконец… Я ведь тоже не уродина и могла бы иметь любовников, мне предлагали, но я не такая. И не потому что ханжа, а просто трусиха. Мне кажется, что я даже раздеться не смогу при чужом мужчине. Это ничего, что я с вами так откровенна?
– Говорите, говорите… Все это крайне важно.
– Да, кстати, о ваших ставках я в курсе, деньги у меня с собой. Тысяча долларов, правильно? Я даже менять не стала. Вот. – Она достала сумочку, но Наталия сделала протестующий жест рукой:
– Да подождите вы, я же еще ничего не поняла. Что вы хотите? Вы же сами все знаете, так чем же я могу вам помочь?
– Найдите моего Даника.
– Кого?
– Мужа, Дениса, но я зову его Даней… Он уехал три дня тому назад с ней на природу – их видели вместе на машине наши знакомые – и до сих пор не вернулся. Я схожу с ума, начинаю потихоньку пить. Мне не жалко никаких денег…
– А куда предположительно они уехали? В какую сторону?
– Знаете, где под Латынино старая мельница, там еще знаменитый источник… В тех местах построили что-то вроде санатория, вот там их и видели.
– А вы не хотели поехать туда?
– Мне нельзя. Видите ли, вы не смотрите, что я такая невзрачная, тихая и бледная. Просто я устала его ненавидеть, но когда я увижу их вместе, то, наверное, пристрелю как собак. Я себя знаю.
– А он, зная вас, не боится?
– Боится. Но он оставил мне записку, в которой объясняет, что влюблен и уходит от меня… Он
