только удовлетворение собственных амбиций, и все. А для меня существует весь мир, большой и светлый, как Елисейские поля, и сложный, как философия Бунюэля… Что ты вообще знаешь о жизни? Видел ли ты эту самую жизнь иначе, чем посредством трупных пятен, отпечатков пальцев и запахов разлагающихся трупов? Ты ограничен, как оконная рама.
Так, неиствуя по поводу того, что ей испортили весь ход расследования, и понимая, что ей теперь делать в Вязовке в принципе нечего, поскольку инициатива ускользнула из рук и довести дело до конца ей просто не дадут в силу определенных причин, она вышла в сопровождении онемевшего от всего услышанного Логинова… к ферме.
Остановилась и замолкла на полуслове. Откуда-то, со стороны молочного склада или даже дальше, доносилась музыка. И настолько знакомая, что Наталию бросило в жар.
– Тарантелла! – крикнула она. – Там кто-то пляшет тарантеллу… Пойдем скорее… Это же ферма, где нашли Ларису Ванееву… Смотри, видишь сторожа? Он, скотина, опять спит… пьяный… Боже, посмотри, что тут…
Она забежала за молочный склад и нетвердой от страха походкой подошла к двери, ведущей в какой-то большой сарай, ярко освещенный изнутри. Там, в центре сарая, на соломе лежала женщина в красной юбке и белой блузке… Голова ее была запрокинута, под расстегнутой блузкой на груди блестели капли пота… Влажными были и волосы, разметавшиеся по соломе… Раскинутые руки, разведенные в стороны ноги, задравшаяся юбка, открывающая взгляду стройные, обтянутые белыми чулками бедра…
– Это Люся… – Наталия бросилась к ней и взяла ее руку в свою. – Игорь, она мертва… Мы опоздали…
Логинов подошел к стоящему здесь же, на соломе, магнитофону, из которого доносилась эта невозмутимая и искрящаяся весельем, несмотря на весь трагизм ситуации, тарантелла. Нажал на клавишу – музыка прекратилась. И наступила жуткая тишина, лишь прерываемая завыванием ветра да шелестящими и какими-то утробными звуками, доносящимися из расположенного в нескольких метрах коровника.
Все в доме спали, когда Логинов внес в дом Люсю. Наталия несла магнитофон, предусмотрительно надев перчатки.
Ведерникова с Селезневым разбудили.
Они были в шоке, когда увидели лежащую на диване в гостиной, мокрую от растаявшего снега мертвую Люсю. В волосах ее белели еще не успевшие растаять снежинки.
– Надо срочно выяснить, кому принадлежит этот магнитофон, снять отпечатки пальцев с него и, конечно, с кассеты… Дальше: узнать, где была произведена запись тарантеллы, то есть той музыки, под которую умирала Люся… А я должна срочно ехать в райцентр, чтобы поговорить с Ванеевым… Вы его уже допрашивали?
– Допрашивали… – сказал Селезнев. – Но он все отрицает. И то, что брал костюмы в прокате и, само собой, что убил собственную жену…
– Так вы устроите мне с ним встречу? По-моему, я имею на это право… – Она смерила презрительным взглядом троих мужчин и отвернулась, чтобы они не смогли увидеть ее слез.
– Да, конечно… Если хочешь, мы можем поехать туда прямо сейчас…
Это сказал Селезнев. Наталия, несмотря на волнение, успела заметить, что Толик, этот молчун, про которых еще говорят «себе на уме», последнее время смотрел на нее как-то странно, ловил ее взгляд, словно хотел ей что-то сказать, но не смел. «Уж не влюбился ли он в меня?» – подумала она с разочарованием. Ее всегда поражала чисто мужская черта думать о сексе в то время, когда надо решать вопросы жизни и смерти. Мужчины менее щепетильны в этом вопросе. Они, как ей казалось, могут разложить женщину и на минном поле под пулями, лишь бы удовлетворить свою страсть. «А чем я их лучше?» – сразу же одернула она саму себя, вспоминая не очень-то приличные эпизоды из собственной жизни.
– Неужели ты хочешь выехать сейчас, в ночь?
– Да. И повезу с собой Люсю. Пусть сделают вскрытие, пусть будет все, как положено… Мы должны поймать этого маньяка, помешанного на итальянской музыке… Кстати, а вам не помешало бы здесь опросить всех жителей на предмет этой музыки (где и когда они ее слышали), кто из них хотя бы раз побывал в Италии или просто увлечен этой страной… Мало ли что, бзик с детства, например… Кассету давайте быстро перепишем, потому что магнитофон с настоящей кассетой мы тоже возьмем с собой… Кстати, Аржанухин не появлялся?
– Нет.
– А жаль, потому что у меня есть план…
Они выехали с Селезневым на ее «форде». Наталия – за рулем, Толик – рядом, а сзади, прикрытая пледом, лежала Люся, вернее, ее безжизненное тело, которое постоянно сползало вниз, и им приходилось останавливаться, чтобы поправить его.
– Она остынет и закостенеет… Уложи ее так, чтобы она лежала прямо…
Представив, как отреагирует Валентин на известие о смерти своей подружки, Наталии стало не по себе.
Они ехали не спеша, освещая дорогу светом фар. И почти не разговаривали. Пока Наталия не сказала:
– Толик, по-моему, ты хочешь мне что-то сказать…
– Я? Ну в общем-то да… Понимаешь, Ведерников уже где-то раньше видел Ванеева…
– Это неудивительно, поскольку Ванеев – довольно известная фигура даже в городе… Его прочат на место губернатора… И вы своим арестом…
– Не арестом, а задержанием…
– Хорошо, задержанием можете поломать ему всю карьеру… – Наталия везла Ванееву те деньги, что он дал ей за то, что она найдет убийцу его жены. Но его арестовали, а это значит, что она не справилась со своей задачей, и должна эти деньги вернуть… Наталия уже чувствовала, что Селезнев сейчас будет не объясняться ей в любви, как она боялась, а попытается внушить ей мысль, что убийца именно Ванеев, а не кто иной…
Но она ошиблась.
– Так вот… Речь пойдет, кстати, не о Ванееве… Я встретил здесь еще одного человека, показавшегося мне знакомым…
Кошмар, преследовавший его всю жизнь, обрушился на него с новой силой, когда он только приехал в Вязовку.
Первая ночь, которую он здесь провел, показалась ему сущим адом. И он не мог бы объяснить, сон ли он увидел или то, что случилось с ним более двадцати лет назад, повторилось… Только уже на нервной почве.
Он проснулся в холодном поту и прислушался к звукам спящего дома: но нет, никто не проснулся от его крика. А ведь кричал. Кричал до того, пока не сорвал голос.
Пот катился с него градом.
А что было тогда?
Тогда было море и солнце, ребячьи игры и горы персиков после обеда…
Они жили с семьей под Ялтой. Райское место, о котором, пожалуй, только два человека (или три?) не могут вспоминать без дрожи во всем теле.
Мальчик, который поселился во флигеле соседнего дома, сильно отличался от них с Сашкой. Он был неразговорчив, ходил чуть подпрыгивающей походкой и раздражал Толика своим высокомерным видом. «Новенький, а зазнается…» И они с Сашкой решили его проучить. Встретили как-то на берегу, затащили в воду и чуть не утопили… Хохотали и не могли понять, почему он не плывет. Они и представить себе не могли, что этот мальчик просто не умеет плавать.
Они вытащили его, когда он уже наглотался воды… Вода текла из его носа и ушей… Его рвало крепко соленой водой… Он смотрел на Сашку и Толика таким ненавидящим взглядом, что те сразу поняли: он будет мстить. И как бы в подтверждение этому они услышали: «Вы еще попляшете…»
Но прошел день, другой… Мальчик ходил все с таким же независимым и гордым видом… И хотя они встречали его на улице довольно редко (он все время проводил на каком-то пустыре, напоминающем маленькую сухую пустыню), но стало заметным его, мальчика, еще более пренебрежительное к ним
