Госпожа Клио. Восход

Настя упрямо уставилась на дверь и физически ощутила, как лучи, исходящие из ее глаз, изгибаются упругими дугами, упираясь в коричневую филенчатую поверхность. Вдруг дуги пружинисто распрямились, как стальные клинки – дверь распахнулась. На пороге стоял человек. Какое-то животное чутье подсказывало, что ждала она именно его. Оно мгновенно увязало воедино разговор с рыжей незнакомкой, чей визит предшествовал явлению «троицы»; историю о старинном перстне и парня, которому по непонятной причине должна помогать. Вот он и пришел. Причем, вошел решительно, по-хозяйски.

– Добрый день, мать Анастасия, – Женя прикрыл дверь и подошел к столу.

– Чем могу служить?

Женю удивила не столько неожиданность формулировки, сколько ее взгляд – несмотря на прежнюю мрачную уверенность, он будто просил о чем-то.

– Я уже был у вас, и вы обещали мне помогать, – напомнил Женя, – так вот, теперь я знаю, какая помощь мне нужна.

– Говори, – Настя ритуально сложила руки.

– Мне нужна Даша, – произнес Женя так, словно все в городе должны знать, кто это такая. Спохватился, что начал, вроде, с середины истории, – Даша – это жена… не знаю, как его назвать… мага, что ли? Короче, господина Виталия, который…

– Я знаю его, – перебила Настя, – ты хочешь, чтоб эта Даша была с тобой?

– В принципе, да. Она обещала…

– Не надо, – Настя протестующе подняла руку, – больше я не хочу ничего знать. Я должна помочь тебе и все. Как тебя зовут?

– Евгений.

– Сядь, Евгений, – она выдвинула ящик стола и достала две тонкие черные свечи; согревая, сжала их в руках и уставилась на Женю. Глаза ее медленно расширялись, обнажая белки. Казалось, еще чуть-чуть и они вывалятся из глазниц. Женя замер приоткрыв рот, а мать Анастасия начала тихонько бормотать. Постепенно ее голос становился все громче, а речь членораздельнее.

– …Стану не благословясь, пойду не помолясь из избы не дверьми, со двора не воротами, да выйду в чисто поле. В чистом поле том дерево стоит, а на древе том птицы гнездятся. Клювы загнутые, крылья кожаные, а когти кровушкой перемазаны…

…откуда она знает про мой сон?! Только никакого дерева там не было… – в смятении подумал Женя.

– …и сойдусь я ближе, поклонюсь я ниже, потому что под древом тем три беса сидят. Один уродец страшный и лик его будто маска непостоянен. Где глаз был, там губа вдруг растет, рот вокруг носа заворачивается. Возьми, бес, себе щепоточку мыслей Евгеньевых. Другой бес страшней первого. Борода у него длинная, как век человеческий. Возьми, бес, себе щепоточку жизни Евгеньевой. А третий бес выше всех сидит, только никому не видать его. Возьми, бес, себе щепоточку желаний Евгеньевых. Вы же, птицы, бросайте свою добычу на землю, чтоб было тем бесам, чем волю Евгеньеву исполнять…

Женя наблюдал, как пальцы ловко скрутили свечи в один толстый жгут. Оба фитиля вспыхнули, соприкоснувшись язычками пламени. Мать Анастасия поставила их на стол прямо перед Жениным лицом так, что он почувствовал странный запах, похожий на паленые волосы.

– …ступайте, бесы, по горам и долам, по лесам и рекам. Избирайте, бесы, тоску да печаль со зверей, птиц, рыб, с люду всякого роду-племени. Несите тоску да печаль Дарье в очи серые, во власы русые… (…блин, откуда она все знает?..), в печень и сердце, в желудок и легкие, в тридевять жил, как в одну жилу, чтоб не могла та Дарья ни жить, ни быть без того Евгения ни днем по солнцу, ни ночью по месяцу. Сожгите, бесы, сто сажен дров с того дерева, где птицы ваши ютятся. Как разгорятся дрова ярким пламенем, так разгорятся у Дарьи очи серые, власы русые, и сердце, и печень, и желудок, и легкие, и тридевять жил, как одна жила. В словах моих ключ в замок. Замкну я его, чтоб не могла снять та Дарья с себя тоски и печали, ни сном, ни беседою, ни делом правильным…

Чем дольше говорила мать Анастасия, тем отчетливей происходил в Женином сознании странный переворот. Сначала, казавшиеся полным бредом слова, принимали форму складной сказки, которая постепенно пробуждала необъяснимую, неподдающуюся логике веру.

Когда мать Анастасия закончила монолог, свечи догорели до половины, и сами собой погасли. Она глубоко вздохнула и проведя руками по лицу, стряхнула ладони себе за спину.

– Возьми огарки и сохрани, – приказала она, – Дарья придет к тебе на третий день. Но потом уйдет. Как захочешь снова ее увидеть, только зажги свечи и скажи: – Исполни! Они погорят минуту и погаснут, тогда Дарья снова появится. Смотри, огарки еще очень длинные – на всю жизнь хватит, – мать Анастасия усмехнулась, и эта усмешка разрушила сказку.

– И что, подействует? – спросил Женя с иронией.

– Иди. Я сделала то, что ты просил.

Видя, что дальнейший разговор не получится, Женя сунул в карман уже остывшие свечи и вышел, даже не поблагодарив. К его удивлению в холле толпился народ, и краем уха он услышал, что цена опять выросла до трехсот рублей.

…Значит, действительно, мне просто повезло, – решил он, – причем, дай бог, повезло не только в этом. Что ж, подождем пару дней, не такой уж огромный срок. Тем более, если считать, что все получится, у меня еще куча дел – надо ведь все-таки ввести Дашу в сюжет. Порнуха, которую я к тому же порвал, никуда не годится. Надо все начинать сначала, но теперь-то я хоть знаю, к чему должен прийти. Все-таки, как я не ругаюсь на «рыжую», она – умница, всегда вовремя подбрасывает идеи… Женя не заметил, как оказался на остановке. В его голове уже рождались совершенно новые мысли, постепенно складывавшиеся в систему.

* * *

Два внезапно образовавшихся свободных дня Кристина, тем не менее, исправно вставала в семь часов и уходила. Вставала по привычке, а уходила, потому что хорошо представляла реакцию отца, останься она дома. Никакие объяснения об отгулах или ремонте офиса (на большее ее фантазии не хватало) не смогли б рассеять его сомнений и, как следствие, безрадостной картины ближайших дней. Он бы ходил мрачнее тучи, портя настроение, и себе, и дочери. А уж ни в какие «эксперименты» он не поверит никогда и решит, что ее просто уволили. Ох, что тут начнется!..

Раньше он не был таким, но с выходом на пенсию его отношение к деньгам очень изменилось. Скорее, это результат не проснувшейся вдруг жадности, а страх остаться без средств к существованию, ведь на учительскую пенсию не протянешь. Порой доходило до того, что, несмотря на роль основной «добытчицы», он и с Кристины пытался требовать отчеты о расходах. Она не обижалась, но быстро пресекала подобный абсурд, с ужасом представляя в какой ад превратится жизнь, если она будет зависеть от отца экономически. Впрочем, этого никогда не будет. У нее нормальная работа, и точка! Так зачем лишний раз нагнетать обстановку, если можно в свое удовольствие с утра побродить, например, по еще пустым магазинам и спокойно поискать весенние туфли, покупка которых к предстоящему сезону стала насущной необходимостью. Потом можно встретиться с подругами, благо, часть из них учится, и пропустить пару лекций для них одно удовольствие. Еще она каждый день ездила к Максиму – он обалдел от такого «подарка», зато для Кристины эти частые встречи оказались весьма полезны. Она поняла, что больше одного, максимум двух раз в неделю, встречаться им не стоит, иначе становится просто скучно, и она права, считая его совершенно не тем, кто ей нужен. В общем, время пролетело весело – давно Кристина не принадлежала самой себе, вот так, с утра до вечера.

И наступил день третий… Она лежала в постели с открытыми глазами и размышляла, что ей делать. Господин Виталий сказал, что если за пару дней эксперимент не удастся, значит, он невозможен и придется его прекратить. …Интересно, «пара дней» – это конкретный срок или расхожее выражение?.. По идее, он должен позвонить и сообщить, когда выходить на работу. А чтоб ждать звонка, надо сидеть дома. Один день, конечно, фигня – даже отцу можно наплести, например, про тяжелые «месячные», но вдруг господин Виталий не позвонит совсем? Я прожду, а потом выяснится, что меня уволили за прогулы. Кто знает, что творится в его «темной» башке?.. Может, он уже, и за вчера, и за позавчера написал по приказу?.. Нет, господин Виталий на такое не способен. Он же сказал, что все забыто… А вдруг эксперимент оказался неудачным, и ему нужна помощь? Может, он лежит там и умирает… если еще не умер. А не будет господина Виталия, не будет ничего, и придется, как Маринке, за три «штуки» клеить пакеты с лавровым листом… Эта мысль мгновенно подняла Кристину с постели. Умылась и накрасилась она