Когда будильник второй раз подал голос, Даша подумала, что, если сейчас не встанет, то стопроцентно опоздает на работу. Но подумать – это одно, а сделать, совсем другое. Для начала она перевернулась на спину, разлепив тяжелые веки, и сразу поняла, что, ни в мире, ни в ее постели ничего не изменилось – за окном голубело небо, а за прозрачными шторками перистых облачков вставало солнце; постель по-прежнему была пуста и место привычного теплого плеча занимала сбившаяся в комок подушка. Последний факт, конечно, не доставлял радости, но гораздо неприятнее было то, что еще пять минут бездействия, и утренний график полетит к черту.
Падение в тягостную бездну пессимизма могло продолжаться долго, но выйдя на кухню, Даша увидела книгу, оставшуюся на столе, и поток сознания свернул в сторону от накатанной утренней дорожки. Взяв телефон, Даша набрала Женин номер, но трубку никто так и не взял.
В кастрюльке булькали сосиски; рядом, над медной туркой, поднималась ароматная кофейная пена. Дашины руки при этом выполняли заученные движения, приводя лицо в надлежащий вид, а свободное от контроля за всеми этими процессами сознание устремилось в фантастическое путешествие по всемирной истории – это здорово поднимало настроение, допуская возможность другой, более счастливой жизни.
Идея оказалась настолько перспективной, что Даша специально заглянула в кабинет и коснулась пальчиком странного прибора, ощутив сладостный трепет, впитавший в себя страх и надежду одновременно. Но раскрутить стрелку смелости не хватило. Вместо этого Даша вздохнула и пошла одеваться. Как же она ненавидела придуманную Людмилой униформу, в которой не предусматривались, ни короткие юбки, ни блузки с декольте!
Вместо сканвордов, Даша сунула в сумку Женину книгу – так, на всякий случай, потому что при Люде заниматься чем-либо, кроме товара, запрещалось категорически.
В маршрутке, по мере удаления от дома, Дашины мысли делались все смелее, и ей уже казалось, что вместо работы, можно было б крутануть колесо!..
Даша механически выскочила из маршрутки; механически перебежала улицу, поднялась на этаж, открыла магазин, выключив едва успевшую пискнуть сигнализацию… Она так увлеклась новой темой, что появившаяся в девять Лена, взглянула на нее подозрительно.
– Ты чего такая счастливая? Мужик хороший попался?
– Мужик?.. Да, мужик, – возвращаясь из своих грез, Даша улыбнулась, – от меня муж ушел, а любовник пропал куда-то…
– Ты даешь! – Лена покачала головой, не понимая, чему можно радоваться в такой ситуации.
– …Девчонки, доброе утро! – Людмила возникла, как всегда, неожиданно. (Даша однажды ляпнула «… как черт из табакерки…», так потом полчаса пришлось объяснять Лене смысл этого выражения – с тех пор на работе она предпочитала, в основном, либо молчать, либо отделываться понятными всем, дежурными фразами), – девчонки, – по виду хозяйки и бодрому голосу трудно было даже предположить, что вчера она чувствовала себя плохо, – хотите, я вас обрадую?
– Хотим, конечно… – сказала Лена с опаской, потому что обычно их «радовали» новым поступлением товара, который требовалось не только принять, но и весь отгладить после варварской транспортировки, написать ценники, занести в журнал – короче, дня три приходилось работать нон-стоп и даже обедать на ходу, ибо другой работы Людмила не признавала.
– Сегодня у нас сокращенный день.
– Это в честь чего? – удивилась Даша.
– В честь того, что во всем здании будут проверять проводку, и все обесточат. Меня саму сейчас обрадовали.
– И можно будет идти домой? – не поверила Лена.
– А чего сидеть без электричества? Лучше потом, когда надо будет, задержитесь, так ведь?.. А пока, девчонки, – Людмила оглядела зал так, словно искала, к чему бы придраться, но «девчонки» знали, что просто взгляд у нее такой – хозяйский, – давайте-ка поменяем местами вот эти стойки – блузки переставим сюда, а юбки вглубь. Так же лучше будет, правда?
– Лучше, – Даша подошла к длиннющей веренице вешалок. Ей было все равно, как оно будет, и, вообще, чем заниматься, лишь бы побыстрее попасть домой.
Через неделю корабли вошли в залив. Все, кроме лошадей, целыми днями толпились на палубе, чтоб увидеть первый в своей жизни город новой земли.
По рассказам Манко, Тумбес[8] был достаточно большим, с множеством каменных построек, мощеными улицами, выходящими на площадь, и дворцом курака,[9] который, конечно, уступал дворцу Великого Инки в Куско, но тоже отличался удивительным богатством и роскошью. Самому Манко не доводилось бывать в нем, но по тому, каким важным представал курака во время праздника Солнца, он догадывался, сколько красивых вещей могло находиться во дворце.
Хотя красоту и богатство каждый понимал по-своему. Например, Манко давно заметил, как начинали блестеть глаза белых людей при упоминании о желтом металле, и не понимал, что их так привлекало, ведь цветные раковины гораздо ценнее. Металла же у Великого Инки столько, что он покрыл им стены дворцов!.. А белые люди после одних только разговоров о нем долго ходили с блаженными улыбками на лицах; они не ругались и не ссорились, как обычно, а укладывались на палубу, мечтательно глядя в небо…
Но однажды идиллия, невольно созданная Манко и искусно поддерживаемая капитаном Писарро, рухнула. Появившийся из тумана город вряд ли соответствовал картинам, которые рисовало разыгравшееся воображение. Эрнандо с возгласом «Ты обманул нас, грязная свинья!..» даже кинулся на Манко, но на помощь пришел капитан, успевший направить в грудь брата острие шпаги.
Город действительно оказался не меньше, чем Трухильо-де-Эстремадура, в котором братья Писарро родились, выросли и где набрали свою команду, но ничто не говорило о его богатстве. Какое золото? Только серые стены, над которыми не возвышалось ни одно строение; зияющий проем ворот, узких, как двухстворчатая дверь, и несколько маленьких безгорбых верблюдов, неприкаянно бродивших чуть поодаль. Город казался вымершим. Это ощущение дополняли разбросанные по берегу бревна, предназначенные для строительства плотов.
Пока остальные проникались трагической мыслью, что зря поддались на посулы Писарро и приплыли в эту страну, Эрнандо схватил капитана за рукав.
