Путь в Вальхаллу

пренебрежения к суете, оставшейся за высоким забором, однако за две недели, прошедшие с того злосчастного Нового года, оно трансформировалось в тоскливое одиночество. Собственно, никто не отвергал ее – она сама перестала общаться с «предателями». В жестком сессионном цейтноте это решение не напрягало и казалось правильным, однако теперь, когда последний экзамен был сдан, в душе зияла темная пещера, из которой тянуло жутким холодом. Наташа отчетливо поняла, насколько ужасно, если никто тебя нигде не ждет, и, кроме собственного дома-крепости, идти тебе некуда.

Она вспомнила, как после летней сессии вся компания завалила в кафе рядом с фонтаном. Ветерок кропил лица и руки бодрящими прозрачными брызгами, все смеялись – вроде, ничего особенного не происходило, но почему-то было так весело!.. Только в том мире теперь царила Дашка Ситникова со своими 90-60-90, а, значит, ей туда путь заказан.

По тонкому снежку Наташин взгляд переполз на домик, прилепившийся у самых ворот, где круглосуточно обитали бравые ребята из охраны банка. На безрыбье, можно было зайти к ним, поболтать, но отец не одобрял подобного панибратства, да и сами охранники, при ее появлении, почему-то вытягивались в струнку, испуганно моргая глазами.

…Не вариант… – Наташа вздохнула, – а говорят, деньги – это свобода… Свобода покупать – да, но не орать же на всю улицу – я, дочь миллионера! Любите меня, дружите со мной!.. Конечно, набегут всякие… Кириллы… Она в тысячный раз вернулась в новогоднюю ночь, остававшуюся пока самым ярким моментом ее жизни, ведь измена и разочарование – это очень сильные чувства; почти как любовь, только со знаком минус.

Наташа отперла массивную дверь и раздевшись, прошла в холл; включила полный свет, но это не рассеяло тьму «пещеры». Как же она ненавидела эти инкрустированные деревом колонны, приводившие в восторг остальных; мрачные уступы потолка и узкие бойницы окон с коваными решетками. … Понастроил, блин!.. Не дом, а средневековый замок!.. – остановилась перед портретом отца, кисти известного в городе художника. Его на прошлый день рождения подарили, как выразился отец, «всякие подхалимы», но сама работа ему понравилась, и теперь красовалась на видном месте.

Наташа часто разговаривала с портретом, и даже почти свыклась с мыслью, что отец действительно похож на Джорджа Клуни. Правда, если присмотреться к оригиналу, сходство ощущалось гораздо меньше, но, вот, присматриваться получалось редко, так как обретение пресловутой покупательской свободы неминуемо отбирало другую свободу – свободу общения.

На портрете отец смотрел куда-то в сторону. По замыслу автора, это должно было символизировать глубокомыслие, но Наташе казалось, что он стыдливо отводит глаза.

Поняв, что в очередной раз разговор с нарисованным отцом не получится, она поднялась к себе в комнату, и плюхнувшись на диван, почувствовала, как тишина ладонями закрыла ей уши; в голове слышался лишь странный гул – видимо, с таким звуком работало ее сознание.

…Отец потому постоянно и торчит на работе, что ему тоже некуда себя деть. Иметь друзей банкирам не положено по определению(как, впрочем, и их толстым дочерями), а для любовниц требуется время и голова, способная воспринимать глупую болтовню… – последний вывод Наташа сделала, глядя на бывших подруг, ведь любовницы, в ее понимании, именно такие, как Дашка, как Настя или Вика – разница не велика. …И жить не можешь, и умереть лень… – подумала она совсем не к месту.

В Наташиной жизни присутствовало две значимых смерти – матери и Кирилла, причем, одна нелепее другой. Мать сбила машина, когда у отца еще не было никакого банка, и в магазин приходилось ходить пешком. С тех пор прошло больше пятнадцати лет, поэтому для Наташи мать давно перестала быть реальным человеком, превратившись в некую сказочную фею, давным-давно целовавшую ее перед сном, заплетавшую длинную косу, прижимавшую к себе, когда бывало плохо, и сразу все становилось хорошо. Даже лицо ее вспоминалось с трудом – из-за этого Наташа держала в шкафу фотографию и периодически сверялась с ней, чтоб убедиться, что у матери не было, ни прозрачных крылышек, ни светящегося нимба.

Вот, Кирилла она помнила хорошо. Положительных эмоций воспоминание не вызывало, зато над причинами безумного поступка несостоявшегося жениха, всегда такого расчетливого и целеустремленного, можно было сутками ломать голову, убивая время, которого теперь наметился явный переизбыток. С другой стороны, ответ-то напрашивался сам собой: ум, деньги, положение отца – это все классно, но Дашка красивее! А что еще нужно поддатому мужику? …И так будет каждый раз, пока я не похудею!.. – Наташа взглянула на часы, – без четверти шесть. Говорят, до шести есть можно… Это нормальным девушкам можно, а таким коровам, вообще, нечего жрать!.. А я с утра почти и не ела! Пойду, вот, взвешусь, ради смеха… Но в это время запел телефон, и на дисплее высветилось имя. Наташа долго смотрела на него, пока наконец не сообразила, что знакомый Слава у нее только один – таксист из той сумасшедшей новогодней ночи. …Я, точно, была тогда ненормальная!.. Или пьяная… или истерика стебанула… дура, блин!..

Со смертью Кирилла, задача, которую она ставила Славе, потеряла актуальность, и Наташа надеялась, что тот больше не позвонит, ограничив аппетиты четырьмя тысячами рублей, но парень, похоже, оказался жадным. …Фиг ему, а не бабки, – весело подумала она, – сейчас не то настроение… – чуть коснувшись крохотной зеленой клавиши, она поднесла трубку к уху.

– Наташ, узнала? Завтра последний день контракта, так что готов представить отчет и получить причитающийся гонорар.

– Да? – Наташа засмеялась, – и что ты можешь представить, если Кирилл… – она замолчала, решив проверить, насколько прилежно выполнял свою работу доморощенный детектив.

– Хочешь сказать, если Кирилл умер? Тут, между прочим, без Кирилла, масса информации. О Ситниковой, например. Думаю, она стоит тех денег. Давай, завтра встретимся.

– Ну, давай, – без особого энтузиазма согласилась Наташа, – я сама позвоню, ладно?

– Ладно, только про деньги не забудь.

…Деньги, – Наташа покачала головой, – фигушки! За деньгами потом съездим, а то дашь по чайнику и бросишь на стройке – слышали такие варианты. Благо, и стройка там рядом… Блин, интересно, что ж он нарыл на Дашку?..

Фантазии получались весьма однообразными, почерпнутыми из криминальных новостей, поэтому быстро надоели, и Наташа все-таки пошла вниз, к ненавистным весам. Проходя мимо отцовского кабинета, она услышала звук. Это выглядело странно, потому что свежих следов «Мерседеса» во дворе не было. Прислушиваясь, постояла пару минут и осторожно открыла дверь. Отец, в «неформальной» рубашке и джинсах сидел на диване, вальяжно раскинув руки; рядом, на столике, стояла рюмка его любимого коньяка и пепельница.

– А ты чего так рано, и без машины?

– Машина на сервисе – Вовка камень фарой поймал. А рано, потому что устал, – отец подвинулся, хотя на огромном диване и так могли поместиться человек пять, – присаживайся.

Наташа неуверенно вошла. Ей никогда не приходило в голову, что отец способен уставать – он давно уже казался ей компьютером в удачном, человекообразном исполнении, а времена, когда он кружил ее по комнате, когда они ходили есть мороженое и кататься на каруселях, выглядели то ли мечтой, то ли фантастическим сном.

– Хочешь? – отец кивнул на рюмку.

– Не хочу. …День чудес! – решила Наташа, – когда это он просто сидел и не работал, да еще угощал меня коньяком!..

– Как хочешь.

Наташа опустилась на край дивана, ожидая, пока он заговорит, но, похоже, его отдыхавшее сознание и не пыталось отыскать подходящую тему.

– Мне скучно, – призналась Наташа, поняв, что пауза может тянуться бесконечно.

– Вижу, – но вместо привычного «сколько дать», отец сказал, – твоя мать говорила, что лишь от одного занятия не бывает скучно – спасать мир.

– О, как! – Наташа засмеялась, – и как его спасать? Выносить детей из огня или защищать женщин от хулиганов?

– Глупенькая ты еще, – отец допил коньяк и закурил, – спасать мир – это, значит, спасать себя. Знаешь,