– Третий, – обратился он к Одину. (Этим прозвищем он хотел подчеркнуть, что они с Фрейером, заботящиеся о людях, занимают первые места в иерархии, а он, сеющий раздоры и смерть, лишь третий, несмотря на все свое могущество), – мы знаем, что на том берегу Трунда стоит твой сын, Старкад, и мы пришли узнать, что ты собираешься делать.
– Он, как мать, ётун по облику и по естеству, – добавила Фригг, ненавидевшая этого урода, живого и могучего, в то время, как красавец Бальдр пребывал в мрачном Хель.
– Ётунам не место среди асов. Такова была твоя же воля, – напомнил Локки, всегда примыкавший к тем, кого считал сильнее, – мы не примем его. И ётуны не примут, потому что это твой сын, а альвы – потому что он сын Гуннлёд, отец которой похитил у них „мед поэзии“, – Локки ухмыльнулся, – что ты ответишь, Одноглазый?
Этим прозвищем Локки, вроде, намекал на мудрость, полученную в обмен на глаз, но Один знал, что, скорее, он издевался. Только попробовал бы он сам устоять перед красавицей Гуннлёд, у которой под густыми ресницами еловых лап сверкают голубизной девственные снежные сугробы, а губы мягкие и теплые, как прогретая свежевспаханная земля?..
– Люди его тоже не примут, – продолжал Локки, не дождавшись ответа.
– А люди-то почему? – удивился Один, – они ж не имеют отношения к этой истории.
– Представь его среди людей! – расхохотался Тор.
– Я могу сделать его человеком, – возразил Один.
– Даже если ты придашь ему человеческий облик, сердце у него останется сердцем ётуна, а душа – душой аса. Они распознают его и убьют.
– На это потребуются века, – Один успокоился, поняв, что противник сам невольно подсказывает ему выход, – за это время у него появятся дети, такие же как он, и постепенно люди привыкнут. Они не захотят убивать его, потому что сами сделаются такими же.
– Дети?.. – Тор повернулся к Фригг, призванной хранить семейное благополучие, и поняв, что требуется, она не замедлила среагировать; гордо вскинула голову.
– У него не будет детей! Так говорю я, и это в моих силах!
– Вот, видишь, – Тор довольно потер руки.
– Тогда в моих силах… – Один даже привстал от возмущения. Собираясь с ответом, глубоко вздохнул, и порыв ветра сорвал крыши с уцелевших жилищ людей, взъерошил снежные шапки на головах ётунов… – тогда в моих силах дать ему самому бессчетное число жизней!
– Это в твоих силах, – нехотя согласился Тор, но тут же придумал ответный ход, – зато в каждой жизни он будет творить столько зла, что люди проклянут его. Это в моих силах!
– А я дам ему славу, и ему будет плевать на людей!
– Сколько б славы ты не дал ему, – вперед выступил Фрейер, на чьей мельнице изначально мололи радость, – он никогда не будет счастлив! Это в моих силах!
– Я дам ему выпить „мед поэзии“, – пообещал Один.
– А я – забвение! – запальчиво воскликнул Тор, – он не сможет вспомнить то, что сочинил!..
– Довольно! – Один видел, что противник неплохо подготовился к поединку.
– Твоя воля, Третий, – Тор покорно склонил голову, – мы все сказали, а ты решай, – с этими словами он повернулся и пошел прочь, а за ним и остальные…»
Откуда-то издалека Даша услышала шаги, шум воды и гул чайника. Голос растворился в этих звуках, но потом и они тоже исчезли, опустив Дашу в темное ничто, являвшееся самым обычным глубоким сном. Сколько она пробыла там, неизвестно, но, в конце концов, сознание лениво выползло из пустоты, и нащупав на полу телефон, Даша открыла глаза.
В ее сне ничего не говорилось о Фрее и ничто не приближало к разгадке тайн Асгарда, поэтому «серия» показалась Даше неинтересной, и память стали постепенно заполнять события вчерашнего дня.
Резкий звонок в дверь испугал Дашу. Она вздрогнула, и все мысли мгновенно вылетели из головы; замерла, почему-то надеясь, что звонок не повторится, но он повторился, еще более длинный и настойчивый.
– Даш, это я – Артем! – послышалось из-за двери, – я это… короче, ты чего делаешь?
– Сплю! – узнав голос, Даша осмелела, – у меня, между прочим, каникулы.
– Я знаю. Даш, открой – дело есть.
– Я тут стою босиком, в одной ночнушке, не накрашенная, не причесанная…
– И что с того? Думаешь, так ты менее красивая?
– Ты совсем дурак? – то ли спросила, то ли констатировала Даша, – заходи через час.
– Ладно, – Артем вздохнул; хлопнула соседская дверь.
Когда в дверь позвонили снова, Даше показалось, что час еще не прошел, но это не имело значения – она успела придать себе «товарный вид» и теперь доедала бутерброд, размышляя, чем бы занять время, оставшееся до отъезда Ромки. Поспешно затолкав в рот последний кусочек сыра, она распахнула дверь, и увидела Артема, неуверенно переминавшегося с ноги на ногу.
– И что за дело? – Даша склонила голову на бок, но поскольку Артем молчал, отступила в сторону, – заходи. Только учти, если ты планируешь привести сюда кого-нибудь…
– Никого я не собираюсь приводить! – Артем вытащил из кармана аккуратно сложенный листок, – вот. Это тебе.
Даша в недоумении взглянула на рваные строчки, начинавшиеся с заглавных букв.
В слова «люблю тебя» они слились… – прочла она вслух и остановилась – стихотворение было очень длинным, но вникать в смешные, корявые строчки не хотелось, ведь даже Пушкин, когда его проходили в школе, не произвел на нее должного впечатления, – это чего такое?
– Говорю ж, это тебе… – покраснев, Артем потупил взгляд.
Сцена получалась настолько нелепой, что Даша невольно прыснула от смеха.
– Типа, – ты про любовь мне грузишь, да?
– Ну, типа того…
– Я не въехала, а с чего это? – она свернула листок и наконец закрыла дверь.
– А чего въезжать?.. – Артем решился поднять глаза, – ты мне всю дорогу нравилась. Ты такая!.. – он выхватил у Даши листок и скомкав, бросил на пол, – я все равно не могу задвинуть, какая ты! Круче только звезды!
– Тём, у тебя чего, крыша поехала? Ау!.. – Даша встряхнула его за плечи. Когда нечто подобное делала мама Рита, глаза Артема зло щурились, а губы сжимались в тонкую складку – Даша пару раз наблюдала это превращение ребенка в волчонка, а сейчас он покорно терпел издевательства над своим самолюбием.
Даше понравилось ощущение безнаказанности и собственного превосходства. Она бесстрашно взяла Артема за подбородок и весело заглянула ему в глаза.