Дима попытался сделать шаг к доске и не смог. Умом он понимал, что почему-то должен доиграть эту партию; что в этом, возможно, заключается его истинное предназначение, но у него не хватало сил сдвинуться с места. Оправдывая его слабость, лошадиная морда с оскаленными зубами, будто кричала, раздувая ноздри со свежими капельками крови на еще теплом, мягком носу, что он не должен делать этого хода, не имеет права!..
Несколько минут Дима боролся с собой, потом сказал:
– Не могу, – медленно опустился на корточки, положив ладони на теплую землю и склонив голову, – не сейчас… я устал. У меня больше нет сил… – и в подтверждение собственных слов, почувствовал, как перед глазами поплыли цветные круги, все завертелось, наращивая обороты; поляна стала исчезать, оставляя его на чем-то пустом и белом…
Дима открыл глаза, несколько раз моргнул тяжелыми веками. Он лежал на сбившейся в комок постели, и все его тело ныло – раньше он никогда так не крутился во сне. Зато сам сон он помнил совершенно отчетливо – помнил ощущение разорванности, ужаса взрывов; помнил мертвый глаз… Только все это отдалилось в пространстве, став маленьким, как и положено происходящему на шахматной доске. Он потянулся, коснувшись холодной стены; почувствовал ее прочность и подумал, что она гораздо надежнее шаткой конструкции шахматного столика, который теперь заполнял его ночную жизнь. Повернул голову и увидел солнце, светящее прямо в окно.
Мгновенно вернулось осознание реальности.
Он лежал и смотрел в окно на холодное осеннее солнце, на ветки, застывшие уродливыми руками воздетыми к небу; впитывал тишину комнаты, нежась под одеялом, и ночное наваждение медленно вытеснялось из памяти. Лежать в постели было гораздо лучше, чем разорванным, в черной сырой воронке или лететь на танк, запутавшись в лошадиной гриве. Приходила предательская мысль, что насколько б реально не было видение, это всего лишь ночной кошмар, не более того, и он не может ни на что повлиять. Это ничего не значащая игра воображения – только, вот, откуда она взялась, такая ясная, неожиданная и продолжающаяся уже две ночи кряду?..
Шахматный столик, исчезнувший вместе с пробуждением, вновь возник на горизонте маленьким кубиком, раскачиваясь на невидимых качелях. Сейчас Дима не хотел его видеть, поэтому сел, спустив ноги на пол, пошевелив пальцами, убеждаясь, что после всех приключений все-таки остался цел. Посидел с минуту, собираясь с мыслями, и в это время раздался телефонный звонок. Дима вздрогнул от неожиданности, метнулся взглядом по комнате, ища трубку. Вспомнил, что оставил ее на кухне.
– Это ЧП Воронкова? Тут ваши вагоны пришли, еще ночью. Вы разгружать думаете, а то мы будем пеню начислять.
– Я уже еду! – наспех одевшись, Дима выскочил на улицу.
Вагонов почему-то оказалось сразу три. Дима быстро оформил документы и вышел на перрон со своей извечной проблемой – поиском грузчиков. Олега и его команды не было, зато крутилось несколько бомжей, которых Дима быстро сколотил в бригаду и отправил к вагонам. С машиной пришлось побегать, но, в конце концов, удалось найти КамАЗ у соседей, торговавших солью – они его уже разгрузили, и водитель был только рад, что остаток дня не пропадет даром.
Дима стоял подле вагонов и считал плиты, отмечая каждый десяток палочкой, и этих палочек становилось все больше. Когда машина ушла во второй рейс, Дима присел на косогор, где всегда отдыхал во время разгрузки. Солнышко припекало почти по-летнему… Дима почувствовал, что не выспался. Глаза закрывались сами, а голова клонилась на грудь. Он закурил, чтоб прогнать сон, но минут через пятнадцать веки вновь отяжелели, и, казалось, никакое мускульное усилие не могло поднять их. Если отдаться этому состоянию, тело начинает оседать, терять равновесие, и останется только распластаться на земле, но этого нельзя было допускать.
Поднявшись, Дима прислонился к столбу. Ему казалось, что, стоя, он уж, точно, не заснет. Странные ночные видения не преследовали его, и сейчас, глядя, как извлекают из вагона аккуратные упаковки с плитами, ощущения боли, страха и удивления, сопровождавшие его ночью, казались не просто нереальными, а глупыми и смешными. Он даже не представлял себе, что мог так явственно чувствовать несуществующее. Вот эти мужики, эти вагоны, гудок тепловоза – это реальность, а то все – дурная фантазия, и как можно принимать ее так близко?..
Он снова закурил, глядя вслед уезжавшему КамАЗу. Грузчики начали вскрывать очередной вагон, раскручивая толстую проволоку, намотанную поверх заводской пломбы. Чтоб все-таки чем-нибудь занять голову, Дима вновь и вновь пытался понять происхождение ночных видений, но ничего не получалось. Как и в прошлый раз, он видел картинку как бы в окно, и она совершенно не задевала эмоций, несмотря на взрывы, кровь и даже пресловутую лошадиную морду, так потрясшую его ночью. Это было скучное воспоминание, но неповоротливые от бессонницы мысли, продолжали крутиться вокруг него с тупой методичностью.
Время шло. Опустел второй вагон. Солнце стало медленно клониться к западу, А Дима все стоял у столба, периодически приседая на корточки, когда ноги совсем уставали, и бесцельно смотрел на облезлую надпись «Приписан ст. Отрожка ЮВЖД». Поверх нее продолжали вспыхивать фрагменты сна, но с каждым разом они становились все более тусклыми. Так бывает, когда очень боишься, постоянно готовясь к самому худшему, но наступает момент, и страх уходит, все становится безразлично; тогда хочется лишь одного – чтоб закончилось ожидание, и скорее наступило
Домой Дима приехал около шести. Ноги гудели. Наскоро поел и включив телевизор, улегся на диван – по экрану скакали три длинноногие девицы в полупрозрачных одеждах и весело попискивали под незатейливую мелодию о том, что любовь прошла и больше никогда не вернется. Дима не верил им, но ему было все равно, что смотреть, лишь бы это отличалось от коричневого бока вагона и уже потускневших, не будоражащих воображения обрывков ночной шахматной партии.
Ему казалось, что он не спал, потому что на экране ничего не менялось, но когда взглянул на часы, оказалось, что прошло двадцать минут. И эти минуты выпали в какое-то безвременье. Он не видел никаких снов, ничего не чувствовал, не ощущал момента перехода в новое состояние – все было, как раньше, когда ночью он просто спал, и очень гордился, что не видит снов.
Пара таких провалов дали ощущение отдыха, и в очередное свое пробуждение Дима почувствовал, что глаза смотрят бодро и им совершенно не хочется закрываться вновь. Встал с дивана, потянулся. Часы показывали одиннадцать, а он выспался. Вышел на кухню. Свет из комнаты желтым языком дотягивался только до угла стола и еле-еле прорисовывал очертания предметов. Обычно при таком интимном освещении чувствуешь себя уютно, особенно, глядя через окно в пустую холодную ночь.
Отодвинув шторку Дима приблизил лицо к стеклу. Пока он дремал, оказывается, прошел дождь. Опавшие листья и мокрые стволы деревьев блестели; полная луна, как и прошлой ночью, висела высоко над домом. Было совсем тихо. Деревья замерли, только редкие капли срывались с веток под собственным весом, морщиня поверхность луж. Глаза отдыхали, наблюдая эту статичную картину; отдыхало и сознание, уже привыкшее, что переход в ночь сопровождается одновременным переходом к кошмару. Закурил. Огонек зажигалки отразился в стекле, фиксируя наличие границы между наружным миром и этим, теплым и уютным, находящимся под защитой прочных стен.
В саду что-то упало. Может, запоздалое яблоко, а, может, обломилась сухая ветка (на мгновение Дима даже явственно увидел брызги, взметнувшиеся на месте падения). Словно отвечая, в другом конце сада упало еще что-то, и звук казался громче, чем первый – он слышался так отчетливо, будто не было никаких стен, а стоял Дима под открытым небом, совершенно беззащитный, среди уродливых теней, в которых могла притаиться любая опасность, и не знал, откуда ее ждать.
Он торопливо отошел от окна и задернул шторку, но состояние защищенности не возвращалось. Продолжая смотреть в темноту, он вдруг подумал, что в доме, как минимум, десять таких же окон с тонким хрупким стеклом, и если стекло разбить, то можно совершенно спокойно проникнуть внутрь. Сад огромен, а полуразвалившиеся заборы создавали, скорее, иллюзию, чем реальное ощущение границы, и вовсе не являлись преградой для незваных гостей. Дима испуганно оглянулся, надеясь, что никто посторонний еще
