не проник в помещение, однако он видел лишь одну, самую ближнюю комнату, из которой выползал желтоватый язык света, а остальные?..
Дима на цыпочках прокрался по коридору, держась за стену и щупая ногой пол, прежде чем сделать следующий шаг. Это было смешно, потому что он с детства знал, сколько шагов до каждой двери, до шкафа, до окна, и мог, вообще, перемещаться вслепую, но сейчас страх заставлял его красться по собственному дому. Он осторожно открывал двери, замирал на пороге, прислушиваясь, пытаясь уловить посторонние звуки, и только после этого медленно проскальзывал в комнату, сразу прижимаясь к стене и снова прислушиваясь.
Это походило на игру в полицейских и воров, если б ни одно неприятное обстоятельство – Дима чувствовал, что его обуревает совсем нешуточный страх, и с каждой новой комнатой, с каждой открываемой дверью страх этот возрастал. Сердце начинало биться со зловещими перебоями, и тогда перехватывало дыхание, а в руках появлялась предательская дрожь, но самое ужасное, что Дима знал – конца этой бессмысленной игре не будет. Как только он обойдет все комнаты, надо будет начинать сначала, ведь за время его отсутствия в них уже мог кто-нибудь проникнуть. Даже включенный свет не спасал от ощущения опасности, так как не являлся препятствием для вторжения.
Сделав круг, Дима вернулся на кухню. Это место казалось ему наиболее безопасным, потому что было наиболее обжитым. Плюс к этому, из кухонного окна просматривалась калитка, вместо засова подпертая всего лишь кривой палкой.
Дима снова приник к окну, чтоб убедиться, что в саду никого нет. По улице пронеслась одинокая машина (по вечерам в щели забора хорошо виделся свет фар, а днем, даже различались цвета автомобилей). Ему показалось, что свет слишком яркий, да и видел он его слишком долго – такое могло быть только, если калитка открыта или сломан забор, но до них слишком далеко, чтоб при лунном свете определить это наверняка.
Больше машин пока не было. Димин взгляд тревожно блуждал по стволам деревьев, ища какое-либо несоответствие, и неожиданно обнаружил на дорожке размытый дождем отпечаток ноги. След мог быть и его собственным, а мог просто являться неровностью почвы, но чем пристальнее Дима вглядывался, тем четче он становился; следовательно, тем яснее было, что по саду кто-то ходит.
В следующее мгновенье вдалеке вспыхнули фары, но Дима не успел определить состояние забора и калитки – слишком быстро машина миновала короткий участок. Да и так ли это важно, если в саду уже есть след?.. Дима вернул взгляд на дорожку, но… след исчез. Может, сместилась тень или он сам изменил положение головы, но следа больше не было – просто грязная блестящая дорожка с обломками кирпича и ямками от падения капель, похожими на крошечные кратеры. Снова поднял глаза, и ему повезло – на дороге показалась машина. Он следил за фарами, прорезавшими темноту, пока они не поравнялась с калиткой
Дима подумал, что не помнит, заперта ли у него дверь на веранду. А если там уже кто-то есть? И этот кто-то сидит в кресле, и поджидает его?.. Дима не мог представить его лица – только черный силуэт и повисшая в воздухе ухмылка. Совсем, как у Чеширского кота. Бросился на веранду, но и там никого не было, а дверь заперта. Опустился на диван, обхватив голову.
Дима все понимал, и мысленно соглашался, но неведомая сила заставляла вновь и вновь искать объект, вселивший в него такое дикое чувство страха – искать до тех пор, пока он, наконец, не окажется с ним лицом к лицу.
Он отправился в очередной обход. Теперь уже не так осторожно, как в прошлый раз, понимая, что, скорее всего, ищет вовсе не человека. Тем не менее, Дима открыл шкаф и достал наган, решив, что с ним почувствует себя увереннее, но этого не произошло. Он смотрел на холодную сталь и заранее знал, что эта вещь совершенно бесполезна, что страх его находится гораздо глубже страха физического – там, куда не проникают пули. Уничтожить его можно каким-то другим способом, только, вот, каким именно?.. Тем не менее, Дима не вернул револьвер на место, а двинулся дальше, держа палец на спусковом крючке.
Войдя в одну из необитаемых комнат, он услышал шорох. Хотя все произошло внезапно, это был чисто физический звук в углу, заваленном старыми газетами.
Дима посмотрел на револьвер, пытаясь сообразить, зачем таскает его с собой – он очнулся. Волна страха, накрывшая его, покатилась дальше, оставив растерянного и обессиленного, на пустынном берегу. Дима уверенно вернулся на кухню. Закурил, положив револьвер на стол; подошел к окну. Темный сад стал самым обычным, таким, каким бывал каждую ночь. У соседей залаяла собака. Еще полчаса назад это привело бы его в ужас, а сейчас он представил, как запоздалый прохожий бредет вдоль забора, и поэтому Рекс подал голос. А у того прохожего и в мыслях нет ничего дурного – он просто идет домой…
Метаморфоза, произошедшая в Димином сознании, была такой резкой и мгновенной, что он сам не мог понять, с чего это вдруг путешествовал по собственному дому с револьвером в руке, прижимаясь к стенам и замирая от страха. Нет, он решительно ничего не понимал.
Чтоб убедиться, что приступ страха прошел окончательно, он распахнул дверь на улицу. Свежий сырой воздух настолько отличался от прокуренной кухни, что он несколько раз глубоко вздохнул; увидел огромную луну с четко различимыми очертаниями ландшафта, прозрачные капли, чудом державшиеся на тоненьких веточках вишни, бесформенные заросли вдоль забора, черный силуэт соседского дома, и решил, что на улице гораздо приятнее, чем дома. Если б не грязь, он бы, наверное, вышел посидеть на скамейке. То, что происходило с ним в течение последних часов, было необъяснимо ни с какой точки зрения, если, конечно, не допускать мысли о психическом расстройстве, но этой мысли он не допускал, считая себя человеком, здоровым во всех отношениях.
Спокойно закрыл дверь и вернулся в комнату. Часы показывали три ночи. Спать по-прежнему не хотелось, но завтра предстояло пристроить еще один «бесхозный» вагон, поэтому придется ходить по инстанциям, а для этого лучше иметь не очень помятую физиономию. Он убрал револьвер обратно в шкаф, до сих пор недоумевая, зачем, вообще, доставал его, и разобрав постель, выключил свет. Ощущение чистой постели и тела, сбросившего дневные одежды, непроизвольно настраивало на сон. Дима зевнул и почувствовал, что глаза закрываются, а мысли делаются размытыми…
– Ваше Величество! – услышал он знакомый голос.
Наверное, он еще не окончательно уснул, потому что ничего не видел. Он, вроде, только переносился в этот созданный кем-то ирреальный мир, хотя сегодня устал и очень не хотел этого. Усилием воли попытался вырваться назад – попытался не засыпать, но так и не смог сопротивляться призывному голосу:
– Ваше Величество! Ваше Величество, скорее!
Однако его мыслительные усилия тоже возымели действие. Сместив композицию, Дима оказался не на поляне, а возле старого одноэтажного дома. Он не мог охватить взглядом всю картину целиком, и хотя по отдельным фрагментам понимал, что это не его дом, каким-то особым чутьем, возникающим лишь во сне, знал, что дом, именно, его, и «шахматная» война, оказывается, идет вокруг него.
Осмотрелся. Серые, покрытые плесенью стены, узкие окна и дверь, скорее, напоминавшая ворота, наводили на аналогию со средневековым замком, но для замка дом был слишком низок и слишком прост – ни башен, ни каменной гребенки стен; черепичная крыша с торчавшей из нее трубой, на которой сидела странная черная птица – нечто среднее между вороной и орлом. Птица сидела неподвижно, только голова ее методично поворачивалась из стороны в сторону. Из дома не доносилось ни звука. Дима огляделся, ища генерала, чей голос только что отчетливо слышал, но вокруг никого не было. Подходы к дому перекрывали поваленные стволы, лежавшие поперек заросших тропинок, а мелкая древесная поросль, забившая траву своим густым ковром, будто поднимала уровень земли сантиметров на сорок. Кое-где виднелись свежие, и не очень, то ли ямы, то ли воронки. Дима так и не понял, что это – дом в лесу или такой заросший, запущенный сад, хотя это не столь уж и важно; почувствовал только, что сердце сжимает уже знакомый страх. Откуда он ему знаком, Дима не мог вспомнить, но, вроде, второй раз входил в одну и ту же реку. Это
