Философия войны

Действительно, и я здесь согласен с Сергеем Александровичем Марковым, суверенность в нашем мире защитить в одиночку невозможно. Даже Советский Союз, включая Варшавский договор, был недостаточен для поддержания суверенности и поэтому, кстати, распался. Сама однополюсная система появилась именно из-за того, что суверенитет второго полюса не мог быть далее обеспечен. Но, на мой взгляд, сама нынешняя однополярная система — это лишь логическое инерци-альное продолжение старой двухполярной системы при исчезновении одного полюса.

Мы должны, напротив, идти к концепции новой имперской плюри-суверенности (многосуверенности), к организации мира по новому принципу, по принципу «больших пространств»: американское большое пространство, европейское (или евро-африканское) большое пространство, паназиатское большое пространство, евразийское большое пространство, возможно латиноамериканское, арабское и панафриканское. Каждое из этих больших пространств должно быть не полностью, но лишь относительно суверенным. Оно не может по собственному усмотрению объявлять войну другому большому пространству, хотя именно это право и составляло сущность суверенитета в эпоху государств-наций. Но тем не менее каждое большое пространство должно быть полноценным и абсолютным хозяином в своих пределах и должно иметь возможность предотвратить посягательство на свою свободу внешних сил. Будущий мир должен состоять не из государств и не из одного «мирового государства» во главе с «мировым правительством», но из империй.

Сергей МАРКОВ:

— С этим я согласен. Процесс формирования единого человечества, единого мирового правительства займет на самом деле несколько десятилетий. И поэтому о полном исчезновении суверенитетов говорить нельзя. Но мы должны, безусловно, абсолютно четко сознавать, в чем граница этого суверенитета. Не может быть сегодня безграничного суверенитета, тем более для отдельной страны.

Давайте посмотрим, в чем состоит главное противоречие для США, за что их история бьет и будет бить в ближайшие годы по голове еще много раз. США, являясь лидером создания мирового правительства, глобальной империи, в которой люди, в принципе, будут жить значительно лучше, чем вне ее, постоянно настаивают на своем собственном суверенитете. Это вызывает общее недовольство. Это видно хотя бы по Международному уголовному суду в Гааге, важнейшему инструменту мирового правительства. Или по Киотскому протоколу. США не хотят подчиняться. И за это их будут бить и бить, и добьют, между прочим. В этой войне с миром победят не США, абсолютно точно.

Александр ДУГИН:

— Те большие пространства, о которых я говорил, предполагают существование мощных вооруженных структур. В случае Евразии это означает создание на базе Российской армии и армий стран СНГ единой интегрированной мощной евразийской армии, как стратегического выражения экономических и политических структур ЕвроАзЕС, СНГ. В принципе в мае 2002 года был подписан между ВС стран СНГ Договор о коллективной безопасности, что является конкретным шагом в этом направлении. Я предвижу в будущем ускоренное развитие самостоятельных от США и даже от НАТО европейских ВС с опорой на франко-германские войска, так называемые Eurocorps.

Обратите внимание, что и сами американцы сегодня не совсем ясно представляют себе, как решить вопрос суверенности — в том числе и стратегической — в новых условиях. Они колеблются между глобализмом и индивидуальной государственной суверенностью: то они проводят практически единоличные операции (со своими прямыми союзниками и историческими предшественниками англичанами), то обращаются за помощью и санкциями к Совету Безопасности ООН. У США налицо некоторая раздвоенность. Органичнее всего будет для них ограничиться ролью американского большого пространства, вернувшись к масштабу доктрины Монро и последовав проекту правых республиканцев, давно уже утверждающих вместе с Пэтом Бьюкененом, что «США, выиграв битву за мир, проиграли битву за собственную страну, сохранение собственной американской идентичности входит в жесткое противоречие с глобальными интересами США» (П. Бьюкенен «Смерть Запада», 2002).

Я убежден, что будущее Российских ВС лежит только в процессе их превращения в евразийские ВС, перед которыми будут стоять намного более масштабные задачи, соответствующие великим героическим традициям нашей Российской армии. Они должны отвечать за безопасность всего евразийского большого пространства.

Это предполагает три уровня.

Первый — сохранение ядерного оружия, как главного средства сдерживания в отношении потенциальных угроз со стороны других больших пространств. Более того, нашим национальным интересам вполне созвучно и то, чтобы ограниченным ядерным потенциалом обладали и иные большие пространства. Иными словами, пролиферация ядерного оружия — сегодня вполне в интересах Москвы. В первую очередь, Европа. Сильная, независимая и могучая ядерная Европа, свободная от американского стратегического кураторства, была бы важнейшим гарантом безопасности России, всей Евразии.

В этом отношении России чрезвычайно выгодно развитие российско-европейского военного сотрудничества, учет нашего ядерного потенциала, как важнейшего гарантийного фактора стратегического становления независимой Европы.

На втором месте выгодно нам сотрудничество в этой области с рядом азиатских блоков и больших пространств.

Я убежден, что однополярность либо добровольно, либо принудительно рухнет — она явно созидается поспешно и не вовремя, и в ситуации этого кризиса Россия должна сохранить пусть урезанную, но все же довольно выпуклую геополитическую и стратегическую субъектность, что невозможно без сохранения и даже укрепления ядерного потенциала.

Именно геополитические задачи диктуют логику военной реформы российских ВС. То, что мы сегодня делаем в силу экономической необходимости — продажа оружия и военных технологий, делегирование военных экспертов и советников и т. д., — пока осуществляется спонтанно, как вынужденное средство выживания военного организма. На мой взгляд, нам следует вписать это в более открытую и прозрачную стратегию: если мы от концепции Российской армии перейдем к концепции евразийской армии и выдвинем тезис об открытой поддержке стратегической многополярности, те же самые процессы приобретут логичность, последовательность и цельность. Новый и вполне понятный смысл приобретет и экспорт вооружений: как важнейший гарант безопасности многополярного мира, Россия сможет продолжать и развивать эту деятельность открыто и последовательно, продуманно и планомерно.

На мой взгляд, Европа заинтересована в таком повороте событий не менее, чем Азия. Военно- политическое партнерство и сотрудничество с Европой могло бы свидетельствовать и о нашей открытости Западу, быть наглядным проявлением нашего демократизма, гуманности, цивилизованности, но при этом вполне соответствовать и нашим прямым геополитическим, евразийским, имперским (в лучшем смысле этого слова) интересам.

Я считаю, логика действий нашего президента, когда он говорит о приеме России в НАТО, преследует именно эту цель. Понятно, для некоторых консервативных умов это звучит как богохульство — вступить в логово врага. Но это очень дальновидная линия, отвечающая нашим национальным интересам. Сегодня сама континентальная Европа выглядит в НАТО на фоне ВС США и Англии неким малозначительным придатком. А если вступим в НАТО мы, то поможем Европе существенно усилить ее стратегический потенциал; в таком случае она перестанет быть только частью атлантического полюса и превратится в самостоятельный субъект геополитики.

Конечно, американцы никогда нас в НАТО не примут. Но сам жест — просьба о вступлении — очень важен. Это важнейший знак Европе. На мой взгляд, Россия может очень много приобрести в экономике, технологиях, политике, реализуя дипломатический, стратегический, позиционный потенциал своего географического местоположения. Мы могли бы служить, грубо говоря, «разводящими» между Азией и Европой, поставлять оборонные технологии и туда, и туда. Нам нужна не новая закрытость, а открытость, но не абсолютная — всему и всем, — а относительная, избирательная.

На этом пути у нас есть две смертельные ловушки — глобализм и национализм. Глобализм уничтожит нашу самобытность, нашу цивилизационную идентичность. Но не менее опасна и другая крайность: если мы объявим возврат к полной автаркии — которой мы не выдержали и в куда более выгодных исторических обстоятельствах, — на нашем будущем можно будет ставить крест.