Запад будет вынужден пойти на это. Изначально европейские элиты рассматривали социалистов как ниспровергателей, потом умеренную часть ввели в парламенты и правительства, реализовав в конце концов их требования, построив современные социальные государства.
Напомню маленький пример из истории на тему, что такое забастовка. Представьте: я за свои деньги купил завод, нанял людей, а теперь они мне говорят: поднимай нам зарплату. Тогда, в XIX веке, это казалось дикостью. А теперь право на забастовку стало законом. Я глубоко убежден, что будет выполнено и требование стран третьего мира на отмену права на интеллектуальную собственность в сфере компьютерных и информационных технологий, на свободу передвижения людей из бедных стран по Европе и США. И впереди нас ждут грандиозные программы по борьбе с мировой бедностью и неразвитостью.
— О терминологии. «Политический исламизм» не совсем то же самое, что «исламский мир». Это экстремальная и даже еретическая форма проявления довольно узкого маргинального сектора исламского мира. Очень важно противодействовать на всех уровнях радикальному исламу, который сопряжен с террористической практикой. Но исламу традиционному нужно, безусловно, пойти навстречу. Даже в однополярном мире
Сегодня все говорят об унификации информации, молодежной культуры и т. д. Но приведу такой пример: если мы отъедем на десяток километров от Мадрида и посетим испанскую молодежную дискотеку, мы услышим не американский рэп и другие космополитические мотивы, но электронные обработки фламенко. И танцуют юноши и девушки с элементами традиционной испанской пластики. Я думаю, фактор культуры и самобытности проступит в процессе глобализации с новой неожиданной силой. Что мы уже и видим. Растет зазор между европейской и американской универсальной традициями. Я уже не говорю о России и Евразии. И, обсуждая политические, социальные и военные технологии, мы не должны забывать о своей культурной идентичности.
И мусульмане дают здесь нам пример. Хотя у Евразии, евразийства есть своя собственная ценностная модель. Она многомерна. А значит, сама по себе демократична и многополярна. В ней найдется место и христианству, и традиционному исламу, и иудаизму, и буддизму, и другим религиозным и культурным формам.
— Позволю себе одну реплику. Традиционализм сегодня развивается даже в Америке. Отъезжайте в какую-то глубинку и увидите, как в ресторанчиках местные массовики-затейники учат посетителей танцевать ковбойские танцы. И в этой глубинке ненавидят Уолл-стрит. Ненавидят значительно больше, чем у нас. Традиционалистская, мессианская Америка, идейная наследница первых американских протестантов, которые приехали в нее со своими строгими моральными принципами, сегодня бунтует против космополитизма. И, очевидно, это противоречие между традиционализмом и космополитизмом станет главным противоречием нового времени. Оно не уйдет, ибо долго еще никто никого не победит.
Игорь ЯДЫКИН:
— Главный вопрос: готов ли мир морально к своей будущей однополярности?
Сергей МАРКОВ:
— Еще два-три года назад на этот вопрос не было ответа ни у США, ни у Европы. Были асимметричные, ситуативные союзы. А сегодня, после 11 сентября, политики получили от граждан карт- бланш на политику, подавляющую суверенитеты, за которыми прячется мировой бунт. Наш интерес на самом деле — это развитие НАТО и трансформация его в новую систему безопасности, в «двадцатку», в которой Россия играла бы ключевую роль.
Александр ДУГИН:
— Почему так сложно сегодня говорить об этом? Потому что не только у нас идет пересмотр большинства понятий и терминов, проектов и доктрин. Евросоюз создавался для укрепления атлантического влияния против СССР и стран Варшавского договора. Когда он из проекта стал явью, был уже
То, о чем мы с вами говорим сейчас, есть математически точное описание процессов, которые происходят в мировой стратегии, без пропагандистских призывов или дипломатических фигур речи. Чаще всего об этом говорят намеками, завуалированно.
Даже доклад ЦРУ «Глобальные трэнды к 2115 году», где, например, можно встретить такой термин, как «негативная легитимность постсоветского пространства», полон инерциальных клише эпохи «холодной войны». Российское влияние в пространстве СНГ рассматривается, в частности, как негативное и по сути, «нелегальное». Это пример некритического глобализма. Даже в аналитическом сухом материале мы сталкиваемся с моральной оценкой и агрессивной русофобской пропагандой: почему, собственно, влияние современной демократической России на постсоветском пространстве должно быть проявлением «негативной легитимности»?!
Иными словами, сами американцы не готовы осмыслить то, что им попало в руки после распада второго полюса (не будем говорить, каким образом), и нести ответственность за это.
Наше общество, со своей стороны, еще менее готово ясно осмыслить свое положение, потому разные сектора этого общества пребывают в разных социально-политических состояниях. Кто-то продолжает мыслить, как позавчера, — по-советски: кто-то — как вчера, по-«реформаторски»; кто-то только пытается осмыслить новые реальности, но шаги робки и нетверды...
И европейское общество также не готово к ясной картине новой геополитики. Европейцы продолжают видеть на Востоке угрозу, а за океаном защиту, хотя сегодня все обстоит с точностью до наоборот...
Но кто-то все равно должен это сделать первым: мужественно осмыслить положение вещей, выстроить новую стратегию, развить реалистичный уравновешенный проект грядущего мироустройства...
Сергей МАРКОВ:
— Я считаю, что экономическая элита страны готова к новым реалиям. Хотя она сама еще толком не встала на ноги. Ее мозги, продутые холодными и яростными ветрами перестройки и постперестройки, более открыты. Нашим, условно говоря, есть что терять. И они более готовы к риску, в отличие от западных.
Что касается реформирования армии, то, на мой взгляд, главным его направлением должно стать развитие конкретных сил, отвечающих за противодействие тем вызовам, о которых я уже говорил. Первое, повторю, ракетные войска стратегического назначения. Второе: мобильные части и системы вооружений. У нас должна быть достаточно мощная группировка, готовая быть переброшенной в самые короткие сроки в любую точку мира и вести там необходимые боевые действия. Как показала практика американцев в Афганистане, исключительно важно иметь и военные базы, и мощный океанский флот, способный быстро перемещаться. Нужно иметь, если сказать просто, офицерские части, которые умели бы воевать. При этом огромные массы нынешней армии должны быть радикально уменьшены. Когда я смотрю на нищих солдатиков, бредущих по улицам городов наших, возникает мысль, зачем они здесь нужны? К чему они готовятся?
Я недавно купил «Ниву», поскольку был одним из тех, кто поднял идею покупать только отечественные машины, и с изумлением узнал, что ее надо ставить на учет в военкомате. Это бред! Человек, принявший это решение, очевидно, полагает, что к нам придут миллионные армии завоевателей и мы мобилизуем у населения «Нивы» и мотоциклы... Зачем? Зачем раздражать десятки тысяч владельцев «Нив»? Зачем делать в их глазах армию врагом, который норовит залезть в их карман?
Армия должна быть уменьшена во много раз. Нужен переход не просто на контрактную, а, по сути, на офицерскую армию. Американцы тоже приходят к этому. У них сержант, если называть вещи своими именами, фактически решает офицерские задачи.
Что касается всеобщего призыва. Во-первых, справедливо было бы внести положение о том, что высшие государственные должности имеют право занимать только те, кто отдал государству воинский долг,
