А поесть тебе бы не помешало.
– Может, потом и съем что-нибудь, – Бен поморщился от одной этой мысли. – А сейчас мне бы еще поспать.
– Хорошо, – она легко прикоснулась губами к его губам. – Отдыхай, я пока попробую с доктором поговорить.
Он кивнул. Даже хорошо, что она ушла. Просто терпеть нет сил, где же посуда? Ах да, вот же, желтая пластиковая утка, ее на столик поставили, чтобы удобнее было дотянуться. Не дождутся, чтобы он горшок просил. Собрав силы, Бен повернулся на другой бок, нажал на планку, отгораживавшую его постель, потом спустил ноги на пол. Даже и не поймешь, где болит всего сильнее. Стиснув зубы, он уперся руками в матрас и оторвал от постели свое тело, сбоку заболело при этом так, что голова едва не раскалывалась. Пот катил с него градом, когда, подчиняясь волевому усилию, он сделал первый шаг, прямо как был, босиком. Ванная словно находилась в другом конце города, – таких усилий потребовала от него необходимость пересечь комнату. Шаг, еще шаг, и тут потемнело в глазах – он рухнул на пол, задев при этом столик, который обрушился со страшным шумом.
Так он и лежал, глотая воздух, как выброшенная на берег рыба, когда в палату ворвалась сестра.
– Мистер Джекобс, что это с вами? Вы почему поднялись?
– Пописать захотел, – выдавил он сквозь зубы.
– А это для чего тут поставлено? – и она схватила утку, полетевшую на пол вместе со столиком.
– Не хочу туда.
– Не хотите, а надо, мы ведь должны на анализ это послать. Врач ваш так велел. А ну, назад в постель, да поживее.
Он чувствовал себя старой куклой, которую эта могучая тетка сгребла в охапку, мигом перенеся назад на кровать. Планка была водворена на место.
– И, пожалуйста, больше не надо так делать, мистер Джекобс. Вам лежать надо, поняли?
Она подала ему утку: «Закончите, в колокольчик позвоните».
Бен смиренно, словно ребенок, которого выпороли, спрятал под одеяло пластиковый сосуд. Делать было нечего, вот-вот лопнет у него там внутри.
Закончив, он так же безропотно позвонил.
Она тут же появилась – явно стояла за дверью на всякий случай.
– Ну вот и умница, – констатировала она, заглянув внутрь. – И цвет отличный, прямо янтарь. Хватит тут, должно хватить. Отлично, мистер Джекобс, благодарю вас.
Бен сам не мог понять, что для него хуже, – непереносимая физическая боль во всем теле, или боль от подобного унижения.
Эллен забегала к нему всякий раз, как только выкраивалась минутка. Принесла ему на подносе обед, себе приготовила сандвич.
Оба едва притронулись к еде.
Сестра, заступившая на ночное дежурство, в отличие от мисс Толстухи была сдержанной и безупречно вежливой. Она сделала ему укол димедрола и ушла.
Измученный болью, Бен почти тут же заснул.
На этот раз ему приснилось, что он едет в своей машине. Шоссе почему-то почти не освещалось. Мимо пронесся огромный черный «лимузин». Бен успел заметить шофера в форменной тужурке, но не было видно, кто сидит на пассажирском месте, – помешало толстое затемненное стекло. Бен чувствовал себя усталым, смертельно усталым. Вдруг под колесами зашуршал гравий. Быть не может, он, значит, уснул прямо за рулем и его занесло на обочину. Скорее вырулить назад, так ведь и в аварию вот-вот угодишь. Вон там впереди, кажется, бензоколонка. Он подъехал, остановился. Ни души. Закрылась уже, как видно. Но неожиданно распахнулась дверь, а из нее галопом вылетела прямо на него лошадь. Крупная лошадь черной масти, таких в экипажи запрягают. Она стремительно на него надвигалась, и ему стало страшно. Он еле успел отскочить – и проснулся, весь дрожа.
– Бен, эй, Бен, что это с тобой? – Эллен сидела рядом, тревожно на него глядя.
– Скверный сон приснился, – пробормотал он.
– Может, мне рядом прилечь, чтобы тебе стало полегче?
Он взглянул на нее. Столько на ее лице заботы, такая на нем написана нежность, она сегодня особенно красивая, просто ангел.
– Эллен, – медленно выговорил он. – Я боюсь смерти.
– Не надо. Не надо бояться, ты не умрешь. Все пройдет.
– Сейчас, может, и пройдет, но мне ведь так мало осталось…
– Не так уж мало.
– Такое чувство, что я совсем дряхлый.
– Это из-за аварии… Начнет подживать, и ты снова почувствуешь себя хорошо, как всегда было.
– Но, Эллен, я правда старый, мне ведь почти семьдесят.
– Для меня ты никакой не старый.
– А знаешь, что мне эта сестра сказала, ну, толстая?
– О Господи, она вообще пример тактичности! Ну, и что же она сказала?
