разлуке с полком его сильно огорчает…' Падишах горюет о покинутом гареме…
Константин Константинович Романов (1858-1915), K.P. – 'лучший из Романовых', как его неоднократно называли, действительно резко выделялся на общем фоне. Поэт драматург человек, общавшийся с Фетом, Майковым, Полонским Достоевским, Гончаровым, Стасовым, Чайковским. Его отец Константин Николаевич, был одним из основных исполнителей 'великих реформ' времени Александра II. Его П.А. Зайончковский называет 'идейным вождем либеральной демократии'53. Великий князь Константин Николаевич был главою морского ведомства России, генерал-адмиралом. Издаваемый его ведомством 'Морской сборник' предоставлял страницы журнала Гончарову, Станюковичу, Островскому, Мельникову-Печерскому, Григоровичу и другим классикам русской литературы.
Константин Константинович был талантливым поэтом и очень религиозным человеком.
Для своего времени он блестяще перевел 'Гамлета' Шекспира. Достойно нес обязанности президента Академии наук. В нем было развито чутье на таланты. Он первым признал гений Ивана Павлова. В 1899 г. он провел большие юбилейные торжества в честь 100-летия Пушкина. По его инициативе при Отделении русского языка и словесности Академии наук был образован разряд изящной словесности.
Первыми академиками стали люди разных политических позиций (что делает честь К.Р.):
Л.Н. Толстой, А.Ф. Кони, А.П. Чехов, В.Г. Короленко, К.А. Арсеньев, А.А.
Голенищев-Кутузов, П.Д. Боборыкин и другие. Конечно, в его деятельности на посту главы Академии не все было однозначно. Такова история с аннулированием избрания в академики М. Горького. 'На дух' великий князь не переносил творчество Валерия Брюсова. Но, к его чести, он никогда сам не искал 'приключений'. Прекрасно понимал, например, что из себя представляют взгляды К.П. Победоносцева. В своем дневнике от 10 января 1910 г. он сделал запись по поводу заседания Академии наук по вопросу изменения календаря. 'Пока Победоносцев был обер-прокурором Синода, нечего было и думать двинуть это дело: он на всякое новое дело отзывался отказом'54.
Был, безусловно, не лишен чувства юмора. Однажды В.В. Стасов похвалил его стихи.
Не без самоиронии он записал в дневнике от 3 декабря 1886 г.: 'Кажется, он нашего брата – великого князя, вообще считает ни к чему не способным, и радуется, когда из нашей среды выходит какой-нибудь труд'55.
Сам Константин Константинович считал себя поэтом. Он находился в переписке с Фетом, возлагавшим на него надежды, которые не вполне оправдались. В общем дарование К.Р. было скромным. Авторы предисловий послеперестроечных изданий великого князя жалуются на дискриминацию, замалчивание и даже на шельмование его творчества. Это лишь отчасти верно. К.Р. было предоставлено 'элитарное место' в издании Библиотеки поэта ('Поэты 1880-1890-х годов'. Л., 1972). В очень корректной манере написана биография поэта, дана характеристика его творчества, отмечены его дружеские отношения с рядом композиторов (А. Рубинштейном, П. Чайковским, А. Глазуновым, Р.
Глиэром и др.), написавших на его слова музыку. Романсы на слова К.Р. стали 'наиболее долговечной частью его поэтического наследства'56.
Два стихотворения К.Р. вошли также в сборник 'Библиотеки поэта' – 'Песни и романсы русских поэтов' (М.; Л., 1965), где также дана объективная творческая биография поэта. В 'Литературном наследстве' была опубликована акварель – карикатура художника Д.С. Стеллецкого 'Выше бессмертные, ниже смертные', где изображался 'Олимп' русской литературы из 10 человек, и К.Р. был в соседстве с Львом Толстым, Владимиром Соловьевым, Антоном Чеховым, Владимиром Короленко, Анатолием Кони и другими57.
Даже в суровые довоенные годы была опубликована переписка К.Р. и Ф.М.
Достоевского с комментарием, на уровне тех лет почти корректным58. До войны же публиковались отрывки из дневника в 'Красном архиве'.
Великий князь Константин Константинович умер 2 июня 1915 г. На общем собрании Академии наук большую речь произнес А.Ф. Кони. Кстати, Анатолий Федорович хвалил великого князя и неофициально. Так, в приватном письме к академику А.А.
Шахматову от 8 октября 1901 г. он именует К.Р. 'нашим симпатичным президентом'59.
Одна из статей в память К.Р. носила название 'Человек великой человечности'.
Начало и конец творчества поэта были связаны с еврейской тематикой. В 1882 г. на страницах либерального журнала 'Вестник Европы', выходившего под редакцией М.М.
Стасюлевича, было опубликовано первое стихотворение 'Псалмопевец Давид', подписанное литерами К.Р.:
О, царь, скорбит душа твоя,
Томится и тоскует!
Я буду петь: пусть песнь моя
Твою печаль врачует…
В примечаниях к публикации стихов К.Р. в 'Библиотеке поэта' об этом стихотворении приводится отзыв Я.П. Полонского из письма к великому князю от 20 января 1887 г.: 'вполне безукоризненное и даже художественное стихотворение…'60 Незадолго до смерти он закончил мистерию 'Царь Иудейский' (1914). В это издание вошли обширнейшие примечания К.Р., по словам А.Ф. Кони, 'сами по себе представляющие в высшей степени ценный труд, богатый историческими и археологическими данными и справками'61, в нашу задачу не входит анализировать этот в высшей степени интересный труд. Отметим, что работа К.Р. была в какой-то степени стимулирована двумя произведениями его современников: поэмами 'Иуда' (1879) С.Я. Надсона и 'Гефсиманская ночь' (1884) Н.М. Минского. Задача, поставленная автором – воссоздать политические условия древности, – вступала в противоречие с православной традицией. И критика отметила, что драма 'Царь Иудейский' 'может оказаться чуждою религиозному настроению многих лиц'62. Мастерство автора и истинная религиозность сказались в том, что ни разу Сын Божий не появляется на сцене. Мы смотрим на происходящее глазами его современников, чаще всего лиц, упомянутых в Евангелии. При этом К.Р. не модернизирует их характеры – все они даны в свете исторических реалий, известных науке того времени. Основное в драме – появление Мессии. Иудеи ожидают появления политического Мессии, обязательно царя из дома Давидова, цель которого свергнуть ненавистное бремя римской власти и воцариться на престоле предков в Иерусалиме. Посему в уста традиционного 'евангельского' саддукея вкладываются соответствующие слова: 'Охота же вам верить, что нищий свергнет Кесарево иго и воцарится в городе святом, воссядет на Давидовом престоле'. Здесь назревает трагедия – народ стонет от власти чужеземцев и в действительности может провозгласить Иисуса царем. К.Р. не возводит напраслины – евангельские фарисеи и саддукеи боятся, что с провозглашением народом Иисуса царем поднимется восстание и произойдет полный разгром Иудеи. Саддукей говорит: … римляне тогда, бесповоротно Страною нашей завладев, разрушат Святой Сион и Соломонов храм.
Отсюда понятное желание как можно быстрее устранить Иисуса, чтобы не допустить 'политических' осложнении и сохранить 'хоть призрак той свободы, которую еще дарит нам Рим'64.
Ибо уверовать сами в Его миссию они не в состоянии. Фарисеи и саддукеи – слишком черствы, у них произошла подмена веры мишурой обрядности. Одно из самых сильных мест драмы – это речь Никодима, куда К. Р. довольно искусно вплетает цитаты из Ветхого Завета, используя гнев древних пророков – Исайи, Иеремии, Амоса – против 'жестоковыйного Израиля':
