Афинский яд

кто еще там был.

— Толпа — это всегда препятствие, — предположил Феофраст. — К тому же, дело, видимо, было поздней ночью. Темень, шум, всюду толкутся люди… Да, природа вашего затруднения вполне понятна.

— Ты прав. Вижу, свои бордели вы знаете хорошо, — хмыкнул Ферамен. — Да, всех не выследишь. Беда в том, что собралась толпа — это ты верно отметил, — толпа пьяных, довольно внушительная. Каждый может сказать, что он не уверен, кто там еще был, такой стоял шум и гвалт. Люди разбрелись по комнатам, кто-то ушел раньше, кто-то позже. Некоторых вообще будет нелегко разыскать, мы их не знаем. Есть, например, некий македонский воин — ветеран, наверное. Молодой мужчина, который, видимо, участвовал в походах Александра и был ранен копьем. Нам известно лишь, что он находился в публичном доме. В Афинах полно македонцев, многие из них ветераны.

— Если македонец нарушил закон, он должен быть наказан. Кроме того, если солдат стал свидетелем преступления, то его долг — рассказать об увиденном, — сухо и беспристрастно произнес Аристотель. — Найдутся такие, которые посоветуют вам не злить Антипатра и не трогать македонских воинов, но знаю, что вас такие соображения не остановят. И я уверен, что вы можете положиться на справедливость Антипатра.

На лице охотника за свидетелями мелькнула растерянность.

— Мы используем всех, кого сможем найти, — сказал он. — На голове у этого македонца был дурацкий венок, поэтому люди не рассмотрели его лица хорошенько. Но все присутствующие обязаны рассказать о том, что знают. Теперь мы увидим, кто истинный патриот — город нуждается в хорошей чистке. И в новых вождях! Это самое главное — новые вожди и новый дух!

— Афины славятся своими вождями, — возразил я.

— Славились, — не без горечи поправил Ферамен. — В последнее время Афины не избалованы достойными людьми, и, видя это, я сам иногда хочу попробовать силы в политике. Демосфен, возможно, и заслужил право носить золотую корону, но как он дискредитировал себя! Своими разговорами довел нас до битвы при Херонее, а сам сбежал с поля боя! Он неоднократно принимал деньги персов и продолжает брать взятки при каждом удобном случае. Что же касается Гиперида — этот после Херонеи просто сошел с ума. Предложил даровать рабам и чужеземцам гражданство! Совсем спятил. Он тратит на баб столько сил и денег, что перестал быть мужчиной.

— Ты замечательный оратор, господин, — учтиво проговорил я. Столь неприятен был мне этот человек со своими разглагольствованиями, что от него вполне могла разболеться голова. И все же она не болела, хотя я долго просидел в комнате (и даже, обнюхал ее, как собака, говоря словами маленькой Хариты). Если бы в этом андроне когда-нибудь была хоть капля цикуты, у меня бы, конечно, уже ныло над глазами и переносицей. Я постарался сосредоточить внимание на Ферамене, который ждал, что я еще скажу. — Ты так хорошо говоришь, что я, право, удивлен, почему не ты возглавил обвинение.

Мой комплимент достиг цели. Ферамен ухмыльнулся и опустил глаза.

— Я говорю прямо, — признался он. — Для простого человека у меня неплохой навык выступлений перед публикой. Я без труда нахожу сильные слова. Особенно, когда мной движет любовь к Афинам. Сам не знаю, как, они приходят сами собой. Но, — спохватился он, — главный обвинитель — это, безусловно, Аристогейтон. Манфий помогает ему писать речи. И Эвфий. Эвфий — выдающийся оратор. А Эвримедонт, знаток Элевсинских мистерий, всегда готов дать им совет по любым религиозным вопросам. Никому не хочется сердить Эвримедонта. Он важный человек, вероятно, будущий жрец Деметры…

Едва он успел договорить «Деметры», в прихожей раздался громкий шум. В андрон вбежал младший раб, который все это время стоял в коридоре возле дверей, завороженный властными манерами Ферамена.

— О, помоги! — вскричал он, обращаясь к привратнику. — Я пытался его остановить, а он все равно вошел…

Привратник распахнул дверь, и в комнату вошел — почти ввалился — запыхавшийся слуга, а за ним незваный гость. Эргокл.

— Зачем ты здесь, господин? — требовательно спросил привратник.

— С дороги, ты! — Эргокл решительно оттолкнул слугу. — Я желаю говорить с Критоном, — объявил он. — Я этого так не оставлю, ясно?

Ферамен, недовольный тем, что его тираду прервали на середине, встал и обратился к гостю:

— Чего ты так не оставишь, приятель? Я не потерплю, чтобы меня перебивал какой-то скандалист!

— Ты не Критон! — Эргокл отступил на шаг, но даже не подумал удалиться. — Кто ты такой, что ты здесь делаешь?

— Мы пришли к Критону, но его не оказалось дома, — ответил Аристотель, словно вопрос был обращен к нему. Он с радостью поднялся, я последовал его примеру. Ферамен невозмутимо уселся в кресло, глядя на Эргокла, который слушал учтивые объяснения Аристотеля. — Критона не было, и мы уже собирались уходить, когда пришел Ферамен Афинский. Цель своего визита он изложит сам.

— Я, — сообщил Ферамен с высоты своего великолепного кресла, — ищу свидетелей богохульства, совершенного в публичном доме Трифены. Ты был там? Можешь ли назвать кого-нибудь?

— Какая наглость, первым делом спрашивать меня о борделях! — В голосе Эргокла звучало негодование, а не страх. — Знай, я не тот, кто тебе нужен. Я никогда не был в доме Трифены. Кто угодно, только не я. Мне хватило той драки у Манто, — доверительно сообщил он. — А Трифена берет еще больше. Какой смысл выбрасывать деньги? Нет, я скажу вам, зачем пришел: поговорить с Критоном. Он мне должен. Если вы новые владельцы этого дома или родственники Критона, я обращусь к вам.

— Я?! — теперь настала очередь Ферамена оскорбляться. — Дела Критона не имеют ко мне никакого отношения, и, уж конечно, я не состою с ним в родстве.

— А держишься так, словно ты здесь свой: сидишь в этом большом кресле, а потом еще заявляешь, что тебя нельзя перебивать! — воскликнул Эргокл. — Можно подумать, ты у себя дома. Если ты не родственник, тогда говори — Критон твой должник? Ты претендуешь на мебель?

— Нет. Разумеется, нет, — ледяным тоном ответствовал Ферамен.

— Какое облегчение! Могу честно сказать, я беспокоюсь за финансовое благополучие этих людей и не понимаю их поведения. Ортобул был должен мне денег, ясно? И теперь я хочу их получить.

— Ты можешь подкрепить свои слова какой-нибудь бумагой? — осведомился Аристотель. — Чем ты докажешь, что Ортобул был твоим должником?

— Да-да, — вставил оживившийся привратник. — Документ. Ты должен принести документ, подписанный старым хозяином…

— Не беспокойся. За доказательствами дело не станет, — заверил Эргокл. — Ортобул должен был возместить мне потерю рабыни Мариллы и расходы на нее, не покрытые судебным решением. Есть и еще кое-что. Я хочу разобраться с этим делом сейчас, пока жена Ортобула еще дышит. После того как Гермию казнят, деньги, которые она принесла в семью Ортобула, станут предметом бесконечных судебных разбирательств. Ее родственнички своего не упустят. Печально, весьма печально. Но сейчас, пока она еще жива, она может убедить своего пасынка расплатиться со мной. Вот почему я срочно хочу поговорить с Критоном. Я бы предпочел Гермию или ее дядю, но это весьма затруднительно.

— Меня совершенно не интересуют твои дела, — заявил Ферамен. — Со всеми своими претензиями — реальными или воображаемыми — обращайся к Критону. А мне пора.

Он встал и направился к выходу, а мы робко пошли за ним. Уже в дверях охотник за свидетелями повернулся к нам и внушительно произнес:

— Запомните мои слова! Тот, кто найдет нам свидетелей или сам явится в суд для дачи показаний, заслужит вечное расположение богов и людей.

Сделав этот прощальный выпад (даже сам благочестивый Эвримедонт не нашел бы, что прибавить), Ферамен развернулся и зашагал к калитке. Он изо всех сил старался произвести впечатление своим выходом. Однако этим усилиям суждено было пропасть зря. Не успел Ферамен подойти к калитке, как какой-то человек распахнул ее снаружи и ворвался во двор. Он пребывал в столь возбужденном состоянии, что налетел на кряжистого раба Ферамена, отскочил от него и чуть не врезался в господина. Это явно был слуга семейства Ортобула. Он стал кричать, обращаясь к привратнику, который в очередной раз пытался