где нанять проводников, какие варварские племена ладят или враждуют между собой. При этом его полное бритое лицо выглядело настолько страдальчески, что Рубрий не выдержал и сказал:
-- Я знаю, Квинт, что ты торгаш и ничего больше. Но для римского всадника должны быть вещи дороже сундуков с сестерциями и авреусами. Иначе...
-- Да не предам я вас! - скривился Аттилий. - Слишком многим я обязан Нерону и слишком много вы знаете обо мне. Но, во имя богов, чем может обернуться для торговли ваша затея! Из-за войны вандалов со свевами у меня пропал бесследно целый обоз, три тысячи фунтов лучшего янтаря! А вы хотите к побоищу между варварами добавить чары, пахнущие мировым пожаром. Да-да, тем самым, о котором толкуют персидские маги и наши философы! Тебе ли, Эпифан, не знать!
-- А чего этот мир заслуживает, кроме гибели в огне? - рассмеялся царевич. - Все сгорит, даже твоя душа, Аттилий, ведь в ней духовности нет и на медный обол! Уцелеют и вознесутся в Высший Свет лишь души избранных, наделенные тайным знанием, недоступным торгашам.
Лицо торговца побледнело, пот обильно залил лысину, притаившуюся среди поредевших кудрей.
-- Все это, возможно, не столь близко, как тебе с перепугу кажется, - утешил его саркастическим тоном Рубрий. - В Иудее, как рассказывал мой друг Понтий Пилат, всякий нищий пророк обещает конец света, кару злодеям и свое царство в ближайшие месяцы. Обещает, пока не повиснет на кресте... А чтобы ты еще меньше расстраивался, скажу, что наша затея как раз тебе и выгодна. Да-да! Скажи, к югу от Дуная у тебя ведь не пропадают обозы?
-- Ты еще сравниваешь! Везти товар по мощеным дорогам, среди мирных подданных Империи...
-- Вот и нужно, чтобы такие дороги шли до самого Венедского моря. А для этого надо сначала хорошенько ослабить тамошних варваров. Что мы с Эпифаном и будем делать. Бескорыстно, в отличие от тебя.
'Знаю я, какие деньги отваливают вам сирийцы с иудеями на ваши таинственные дела', - подумал Аттилий.
Войско росов двигалось на запад по водоразделу. На юге степь еще тянулась к старой дороге белыми ковыльными языками. На севере же лес вставал сплошной зеленой стеной. Возле реки Случи навстречу дружине выехал небольшой отряд под красным стягом с белым орлом. То была отборная дружина Собеслава, князя волынских словен - друзей и данников Ардагаста. Вооруженные хуже росов (железные доспехи были не у всех), словене, однако, выглядели не менее гордо. Собеслав - дородный, с пышными вислыми усами, в германском рогатом шлеме - поприветствовал Зореславича по-степному, а затем трижды обнялся с ним. Узнав о походе росов, словенский князь решил не уступить им в благочестии и вместе отправиться на поклонение Ладе.
Здесь, в лесу, на берегу Случи росы и словене остановились, чтобы отпраздновать Семик - великий праздник проводов весны и ее богов. За рекой виднелось словенское село. Крытые камышом деревянные хатки издали могли показаться жилищами карликов, но Каллиник знал: такие невзрачные жилища до половины углублены в землю. Весной и осенью в них сыровато, зато зимой тепло. У реки, возле брода, воинов уже ждала толпа поселян. Особенно радостно приветствовали гостей девушки. Пока мужчины разводили костер, молодые словенки вместе с амазонками и Ларишкой удалились в лес.
О мистерии, справлявшейся там, не многое знал даже любознательный и всеведущий Хилиарх. По его словам, девушки сплетали ветви берез в венки и целовались сквозь них не то друг с другом, не то с нимфами-русалками и клялись быть сестрами по духу тем, с кем целовались. Об этом кизикинец поведал вполголоса царевичу и совсем тихо добавил, что сегодняшний праздник завершится ночью любви, когда даже муж не вправе упрекнуть жену за измену. Такое, однако, у венедов считается благочестием лишь на Семик и Купалу, в другие же дни - грехом, за который мужчину бьют сообща, а женщину водят по селу и всячески поносят.
Уже стемнело, когда из леса раздалось многоголосое пение и плач. Девушки вышли в одних рубахах, с венками на головах и березовыми ветвями в руках. Впереди сама собой шла... молодая березка с удивительно густой листвой. Лишь приглядевшись, Каллиник понял, что деревце несет бойкая чернокудрая амазонка Меланиппа по прозвищу Лошадка, полугречанка и приемная дочь Хилиарха. Искусно привязанные ветви почти скрывали обнаженное тело молодой женщины. Следом несли два гроба. В одном лежало соломенное чучело нагого мужчины, весьма откровенно изображенного. В другом - чучело женщины в платке и рубахе, с головой кукушки. Березку и гробы охраняли амазонки с секирами и луками. Вышата, подняв руки, возгласил:
-- Плачьте, люди! Умер Ярила, веселый бог, солнце наше весеннее! Умерла Лада-Весна! Уходят они от нас в иной, подземный мир, где Солнце не светит, петухи не поют, собаки не лают.
Ему откликнулась Лютица:
-- Плачьте, люди! По светлым богам плачьте! По всем сородичам нашим, безвестной недоброй смертью умершим! По утонувшим, в лесу пропавшим, зверями растерзанным, на войне убитым и не погребенным!
-- Плачьте, люди! Не оплачете светлых богов - не вернутся они с теплом, с обильем. Не оплачете заложных[19] - вернутся навьями да упырями.
Слова лесной ведьмы звучали зловеще. Быстро темнело, и чаща вокруг наполнялась непонятными криками, стонами, хохотом. Кто кричал? Звери, птицы, лихие люди? Или навьи, злые духи-птицы? Или упыри, жаждущие крови, чтобы поддержать в себе подобие жизни? Жуткий, темный, смертоносный мир обступил людей. Кто погибал среди него - сам становился его частью. Недалеко, к северу, лежал страшный Чертов лес, где Ардагаст добыл в гробнице Семи Упырей Колаксаеву чашу, а Вышата одолел духовного владыку леса - колдуна Лихослава. Там же, на берегу Случи, Зореславич убил своего дядю - жестокого царя росов Сауаспа-Черноконного. Не рядом ли их черные души? А где души сотен тех, кто в славных походах Ардагаста не нашел даже могилы, чьи неупокоенные кости разбросаны от Карпат до уральской Золотой Горы, от жаркой Мидии до Ледяного моря?
Суровы были лица, стройны и печальны голоса воинов и девушек. Выступил вперед молодой гусляр Пересвет, муж Меланиппы. Запел о том, как Чернобог хоронил Ярилу живьем, закрывал досками железными, щитами дубовыми, засыпал песками рудо-желтыми. Голосу певца вторили причитания Ардагунды, изображавшей Лелю, жену и сестру Ярилы. В изорванной рубахе, заломив руки и скрыв лицо распущенными золотистыми волосами, стояла царица амазонок над мертвым богом, словно Изида над Озирисом. Только ее брата-царя Ардагаста почему-то не было видно. Вдруг умолкли струны и заговорил Вышата:
-- Люди! Не навсегда уходят светлые боги и не зря. Ушел Ярила в Мать Сыру Землю и отдал ей свою солнечную, живую силу. Вернется он к нам ярой пшеницей, густой рожью. А весной вернется и сам с зеленой травой, с теплом, дождями - святым белым всадником. Вернется и Жива-Весна: без нее ничего не родится. Она нам по весне кукушкой года считает, годам же ее жизни и счету нет. Всех богов она старше, а не старится. Воскресни, Ярила! Воскресни, Жива!
Пересвет снова запел: о том, как восстал из могилы Ярила, сел на белого коня, освободил из чащобы Чернобожьей сестер - Лелю, Морану и Додолу, вернул им облик божеский. Гусли звучали поначалу торжественно, потом все быстрее и веселее, и под звуки их менялся сам певец. Печальный, худой, слабый с виду, хоть и при оружии - куда такому против всей Тьмы. И вот уже он - рубаха-парень, веселый и отчаянный.
Неожиданно поднялся из гроба соломенный Ярила, бесстыдно-нагой и святой в своей наготе, а следом за ним, в простой белой одежде, с пучком колосьев в одной руке и Колаксаевой Чашей в другой - царь Ардагаст, златоволосый, смеющийся. Радостные крики огласили лес. Леля-Ардагунда сбросила рваную рубаху и осталась в белой вышитой сорочке, возложила венок на свои роскошные волосы и первой пошла в пляс вместе с братом. Выбежали к костру двенадцать русальцев с мечами и жезлами в руках, в плащах с косыми крестами - знаками Огня и Солнца. Еще громче и быстрее зазвучала музыка, и русальцы понеслись по кругу, высоко подскакивая и вертясь волчком. Скрещивались мечи, мелькали жезлы, скрывавшие в навершиях чародейные травы, страшные для нечисти. Были среди русальцев Вышата и Вишвамитра, Хилиарх и Сигвульф и другие лучшие воины росов: сармат Сагсар с сыном Нежданом Сарматичем, Всеслав, княжич дреговичей, и его друг кушан Хоршед.
А вокруг русальского круга-кола уже шло другое - из амазонок, и вела его Ларишка. А коло поляниц
