— Куда это тебя?
Ленька постоял на крылечке, жмурясь от солнца, заложив руки в карманы.
— На з-задание, куда ж еще, — сказал с безразличным видом, будто ему ее в первый раз выполнять опасные задания. — С-слушай, Кешка, махнемся? — хлопнул .по карману.
Кешка скосил глаз.
— Насовсем, что ли? — недоверчиво переспросил.
— Ишь т-ты, он же п-подаренный мне. 3-завтра верну. Неудобно столько ж-железа в кармане. Видно. А твой маленький. Ну как? — посмотрел в добрые Кешкины глаза. Кешка снова принялся строгать.
— Д-да перестань. Дело говорю. Вон Егор даже коня дает.
— Ври больше, — не поверил Кешка. — Даст он тебе коня, как же, держи карман шире. — Однако, заинтригованный, перестал строгать.
— А вот у-увидишь, — пообещал Ленька. Со стороны бани показалась Хроська с бочкой, и на ней Гаврила. Ленька поднялся. — Н-ну как хочешь. — Кешка понял, что Ленька не шутит, и торопливо вытянул из глубоких штанов маленький браунинг и сунул его Теткину. Ленька так же молча передал ему наган. — 3- запасная обойма есть?
— Там всего два патрона.
— Н-ну спасибо. Ты меня выручил.
Гаврила сполз на животе с мокрой бочки. В это время вышел Шершавов и распорядился:
— Р-распрягай.
— Это как же? — опешил Гаврила. — Это как же «распрягай»?
— А вот так. Распрягай, и все тут. Точка. На то есть приказ Телегина.
Горобец поддернул локтями штаны и полез было обратно, но Шершавов спрыгнул с крыльца.
— Распрягай, тебе говорю! — угрожающе произнес он. — Ты что, не подчиняться?
Ленька смотрел на безучастную морду уставшей кобылы и невесело думал о том, как будет трусить на ней без седла сорок верст. Кешка, с интересом наблюдавший сценку конфискации, хмыкнул. Теткин сердито оглянулся на него, и Кешка тотчас сделал серьезное лицо.
— Ничего жеребец, — сказал он, чтоб успокоить товарища, — Ежели к морде привязать пучок овса, хоть на край света на нем можно.
Между тем Горобец с Шершавовым начали распрягать. Горобец вполголоса матерился и, припадая на короткую ногу, бегал вокруг кобылы, больше мешая, чем помогая.
— Ладно, — махнул Шершавов Горобцу, — действуй. — И сделал Леньке знак, мол, поговорить надо.
— Ты вот что, — сказал Шершавов, садясь за стол и принимая официальный вид, — гляди там. Сам знаешь, сколь бандитов развелось. Держи ухо востро, понял? В случае чего — удирай, чтобы пятки сверкали, не то они тебя раздерут на две половинки,
— Понял, — сказал Теткин.
— Ну тогда ладно. — Егор Иванович вылез из промежутка между столом и стеной, подошел к Леньке, подержал на его плечах тяжелые ладони, притянул к себе: — Про то, что монашек агитировать, это я так. Проверял тебя. Главное, присмотрись к монастырю. Что там такое. Вроде бандиты туда наведываются. Это Голяков сообщает. А как забраться в монастырь? Вот тут-то и задумаешься про пропаганду. Это для отвода глаз их. Понял?
— Понял, дядя Егор! — выпалил Ленька.
— То-то.
В это время вбежал посыльный волисполкома, по прозвищу Репей, лопоухий малец лет десяти. Шумно дыша, звонко крикнул:
— Дядь Егор, Теткина требоваит Барсук к себе. Грит, чтоб одна нога тут, другая там. — Утер рукавом мокроту под носом и убежал.
Барсук — это была уличная кличка секретаря комсомольской ячейки Лешки Барсукова. Даже заняв такой солидный пост, Лешка остался для всех Барсуком.
— Ишь ты, одна нога, другая нога, — проворчал Шершавов. — Тоже мне начальник. Ну ладно, иди. Я ему говорил про тебя.
Оставшись один, Шершавов заходил по тесному кабинету. Ему ох как не хотелось отправлять Теткина одного в этакую глухомань. Мало ли что может случиться с ним и по дороге, и в этом распроклятом Мухачино. Шершавов имел пока еще неточные сведения, что в Мухачино есть дворы, которые кормят банду Лялина. Но кого-то надо отправлять. Не Лепетюху же. Тот и двух слов не свяжет. Сам бы отправился, да тут дел много. Вдруг банда налетит, пожжет урожай. На полевые работы крестьяне брали с собой ружья для самозащиты, но что сделает неорганизованная толпа, да к тому же разбросанная по делянкам и заимкам, против хорошо обученной и вооруженной банды.
Барсук долго и крепко тряс обеими руками руку Теткина, как будто и не виделся с ним сегодня утром.
— Ты вот что, товарищ Теткин, главное — не теряй пролетарской бдительности. Ты их р-раз — и за жабры, — торопливо наставлял Барсук, — за горло бери, на сознательность дави. Знаю я этих монашек, их только пулеметом можно прошибить. Настоятельница у них ведьма! Все бабы ее боятся, а то бы давно разбежались. Ты им сразу о задачах Совецкай власти, мол, глядите, вон весь мировой пролетарьят подымается против буржуев да попов, а религия — опий для народа и дурман. Ты им скажи, мол, скоро р- раз — и мировая революция. Как бы не проспали они ее в Мухачино. Небось потом сами прибегут к нам, а мы их решительно не примем. Так и скажи, мол, решительно! А мировая революция — это тебе не обедню служить. — Барсук рубил ладонью перед собой, глаза его горели. — Тут, брат, голова нужна. А то, что белые скоро возвернутся, так то брехня. Вот у нас где Совецка власть, — ударил себя кулаком в грудь Барсук, — и пусть себе намотают на ус. — Доверительно произнес: — Ты с ними не очень-то церемонься. Решительно, р-раз... Ежели поесть или переночевать надо будет, то иди к Хамчуку или к Левону Голякову. Он там активист и наш мужик. Ячейку бы там создать, да не пойдут, зараза! А представляешь, что было бы? Представляешь?! — Но Ленька не Представлял, а переспросить постеснялся и только кивал. — Вернешься, доложишь. Усек?
Ушел от Барсука Теткин с распухшей головой и смутным представлением о том, что ему делать в Мухачино. Понятным оставался приказ Шершавова. Вот и все. Теткин успокоился.
Кобылу, стесняясь, вывел задами. Кешка залез на хлипкую изгородь бабки Колобихи и долго махал буденовкой вслед Теткину, пока тот не исчез за поскотиной в рощице.
Ленька вышел на тракт, который вел к парому на Старые Черемшаны, отделенные от Новых Черемшан рекой Черемшанкой. Дорога к парому, начавшему ходить после того, как бандиты сожгли мост, была размята и растерта колесами подвод в пыль, и идти по ней было приятно и мягко. От реки слышался перестук топоров и голоса. С той стороны боком, борясь с течением, шел паром с пестрой и разноголосой толпой черемшан и телегами с сеном. Ленька потянул за узду тяжелую на подъем кобылу, и та, почуяв воду, засеменила мохнатыми ногами.
Отправив Теткина в Мухачино, Шершавов вышел на крыльцо, постоял, заложив за спину руки. Кешка продолжал что-то строгать. Шершавов понаблюдал за ним и заворчал:
— Занимаешься, понимаешь, финтифлюшками какими-то, а не видишь, что Колобихина корова опять в потраву лезет.
Кешка огрызнулся:
— А я не нанимался гонять ее.
— Ишь ты, грамотный какой стал. От Теткина небось ума набрался? Гляди у меня, не то дурь вытряхну. Немедленно отгони скотину.
Колобихина корова, сивой масти, с одним кривым рогом и изнавоженными боками, была такой же строптивой, как и ее хозяйка, лезла во все дыры.
— Я кому говорю! — повысил голос Шершавов.
Кешка поднялся, из дырявого кармана шаровар вывалился наган. Кешка не заметил потери, наган остался на завалинке, а он, схватив хворостину и глядя в сторону, медленно подкрадывался к корове, стремясь ввести ее в заблуждение относительно своего намерения. Но животина, кося на него фиолетовым глазом, успела с корнем вырвать кукурузный стебель и потрусила прочь. Кешка было погнался, но
