рвущимися на клыках скалистого залива — ни один корабль не заплыл бы сюда, никто бы не спустился по отвесной стене — и Агилатила в первый раз замолчал, когда они ели холодный обед: сыр и сухари, запиваемые горькой агрыттой. Небо было серое, тучи низкие, распухшие злыми ферментами аэра и пыра, сильный западный ветер гнал их над островом, сбивая в массивные фронты, и, благодаря этому, на короткие мгновения показывалось грязное небо.
Сыто рыгнув, старый контрабандист вытянулся навзничь, подложив руки под голову. Пан Бербелек понял, что это не стоянка на полдороги, что они уже добрались на место. Он сидел рядом, на своем плаще, пожевывая стебель зимней травы. Две рыбацкие лодки отважно боролись с волнами и порывистым ветром, их низко опущенные паруса то появлялись, то исчезали на фоне темно-зеленой кипени.
— Пятьдесят лет уже служу ей, — бормотал Нану. — Один раз мне удалось посетить ее царство. Я не дурак, понимаю, что она обо мне даже и не слыхала. И сколько же таких, как я, которые удовлетворяются тихой надеждой, частенько платят за нее собственной жизнью. Мы проходим, а вы остаетесь. И что же вы думаете о нас на самом деле?
Пан Бербелек жевал стебель. Все-таки, это «мы» из уст Агилатилы произвело на нем впечатление, хотя он и старался это скрыть.
— Тебе же не хочется откровенности, — тихо сказал он.
Старик уселся, поглядел на пана Бербелека.
— Хочется.
Иероним выплюнул траву.
— Вы не люди. У вас нет собственной воли. Вами правит чужая Форма. Пятьдесят лет, и что ты с этого имеешь? Даже не видел ее. Умрешь, тебя забудут, ничто не сохранится. Безусловная верность пристойна только доулосам.
— Гляди, эстлос, они уже здесь.
Агилатила поднялся и начал махать руками.
Сквозь завал грозовых туч на севере пробилась каменная башня, спадая по дуге над морем прямо к оврагу. Пан Бербелек тоже встал и засмотрелся на чудесное явление. Минарет планировал в воздухе, лежа на боку, куполом вперед; из окон и галерей вывешивались длинные штандарты, стреляющие на ветру словно рукаты. Вдоль верхней части башни было закреплено узкое веретено аэростата, раз в десять уже, чем самая худая воздушная свинья. Веретено было черным, а камни башни темно-красными, огненный мрамор — только сейчас до пана Бербелека дошло, что она полностью была сложена из оронейгеса. Архитектору башни, явно, полюбились формы раковин, спиралей, разорванных окружностей, несимметричных дуг — именно так укладывались в ней вертикальные и горизонтальные этажи, площадки, завернутые в оскалившиеся на воздушную бездну колоннады, серпантинные террасы, окруженные статуями богов, людей, животных, даймонов. На носовом куполе стоял каменный ангел и хрустальной косой указывал направление полета, от его крыльев тянулись длиной в несколько десятков пусов белые ленты, разодранные бинты, сорванные с выздоравливающего ветром; у ангела не доставало левого предплечья; видимо, его забрало какое-то поднебесное препятствие.
Башня спускалась все медленнее, достигнув, в конце концов, уровня обрыва и повернувшись к нему боком. Собравшиеся на главной террасе люди (Агилатила криком обменивался с ними шуточками и ругательствами) забросили на вершину скалы пару десятков тросов с крюками.
Пан Бербелек указал на черные бока аэростата и идущий вдоль серебристый узор: спутанные терновники словно цепочка стальных молний.
— Не знаю этого герба.
— Не думал же ты, эстлос, что я заберу тебя прямиком на Луну? — засмеялся старик.
— Тогда чей же это аэростат?
— Изгнанники всегда держатся вместе. Король Бурь остается верен Госпоже Иллее. Опять же, по— другому ему и не пристоит. Перепрыгнешь, эстлос, или мне тебя связать?
Жизнь в Оронеее по сути своей не отличалось от жизни на поверхности Земли. В течение недели пан Бербелек нашел там одного врага, одного союзника и несколько подданных; а еще в него влюбилась некая ангелица.
Ангелы проходили мимо вознесенного неподалеку от края Оронеи Лунного Двора каждый день утром и на закате, когда отправлялись на жатву вихреростов, и когда возвращались назад. Ожидающие прибытия лунной ладьи путешественники выходили на луг перед Двором, присматриваясь к нерегулярной процессии. Ангелы были люди с аэровой морфой, потомки древнейших родов Оронеи, уже полностью пропитанные антосом Короля Бурь. Они носили богато изукрашенные доспехи из бронзы и железа, ноги и руки им обвивали цепи тяжелых украшений. Без них они были бы слишком легкими, естественное место ангелов находилось где-то между небом и землей. Это как раз они спускались вниз по вихреростам (стадионы и стадионы под плитой плоскогорья), ухаживая за ними и срезая в пору жатвы. Ангелы, даже если и сорвутся — не упадут. Даже когда они шли, смешавшись с толпой других сельскохозяйственных рабочих, их можно было распознать без малейшего труда: их волосы, если не обмотанные вокруг шеи или коротко подрезанные, вздымались за ними горизонтальной волной, расщепляясь в ореол отдельных локонов, когда ангелы поворачивали головы или делали шаг назад — словно воздух вокруг них обладал плотностью воды.
На полях и дорогах Оронеи лежал толстый слой ослепительно белого снега. Каждый день, чаще всего, перед рассветом, кратистос устраивал обильные осадки. Лунный Двор, точно так же, как и все другие дома (пан Бербелек не бывал в городе, но так рассказывали ему оронейцы), на крыше и на тылах имел огромные резервуары, из которых затем черпали дождевой или снежный гидор. После прибытия пана Бербелека выяснилось, что на Лунном Дворе уже пребывали в гостях двадцать пять путешественников, ожидавших прибытия ладьи на Луну; если учитывать слуг и постоянных обитателей Двора или же сезонных жильцов типа Агилатилы, оказалось, что воды может и не хватить на всех в тех количествах, которых они желали бы иметь, поэтому ее распределяли по порциям. Понятное дело, что величина порции соответствовала позиции, которую успевал выбороть для себя каждый из путешественников — так установилась иерархия (ведь какая-то иерархия устанавливается всегда), и это же было поводом для первых столкновений воли.
Как размышляет врожденный доулос? «Да ведь все это глупости, не стану я драться ради пары чашек воды, а эти идиоты пускай собачатся между собой». То есть, он уступает, и уже все знают его место — так рождается Форма. Как размышляет аристократ? «Ничья чужая воля не ограничивает моих поступков. Разве я клялся ему в верности, чтобы теперь исполнять его желания?» Подчиненность не входит в его натуру. Пан Бербелек потребовал для себя неограниченного доступа к воде, а когда этому воспротивилась одна из хельтицких жриц, Арианна, он заставил ее поцеловать свои ноги. Так он обрел верного союзника. Зато вечную вражду ему объявила дочка жрицы, Марианна, которой не исполнилось и двадцати лет. Большинство остальных путешественников лишь молча склонило головы.
Кроме пяти жриц из Хельтии ладью ожидала многочисленная группа цыган. Ведь кто, собственно, участвовал в этих тайных паломничествах к Повелительнице Луны? Ее почитатели, ее агенты, участники ее культов и культов, симметричных ее морфе, а так же многочисленные изгнанники, беглецы из под антосов враждебных ей кратистосов, искатели убежища за пределами земной сферы или же, наконец, софистосы, которые каким-то чудом смогли завоевать доверие проводников и оплатить путешествие на Луну — прекрасно зная, что уже никогда не получат разрешения покинуть ее, не после того, что сделал Элькинг. Но Госпожа до сих пор питалась тайнами, наиболее могущественной Госпожа была в неописуемом.
Из обрывистых разговоров во время трапез, из перешептываний слуг, из сплетен, подслушанных на прогулках через снежные заносы, пан Бербелек выстраивал истории отдельных путешественников. К примеру, двое молодых людей с анаксегиросовой морфой оказались разыскиваемыми всеми милициями Хердона профессиональными богоубийцами, Яном и Хеном Зарцог. Хердонские компании нанимали их, чтобы те убивали туземные культы. Братья отправлялись в дикие земли, находили жрецов, священные места и чудесные персонификации, после чего силой заставляли проводить ритуал покорности, в ходе которого местные подчинялись воле Анаксегироса или короля. Вся штука состояла в том, чтобы избрать для ритуала такую Форму, чтобы ни у одного дикаря не оставалось потом ни малейшего сомнения относительно могущества отдельных божеств. Братья Зарцог убивали богов вдоль восточного и южного побережья Хердона, оставляя за собой пепелища снов, золу мечтаний и трупы бессмертных. К несчастью, они обладали
