Тетя похудела, осунулась, таяла на глазах. Наконец я не выдержал и пошел к Хатии.
Виссарион Шаликашвили, взобравшись на огромное бревно, топором вытесывал давильню *. Хатия сидела на балконе и с улыбкой смотрела на солнце.
– Здравствуйте, дядя Виссарион!
– Здравствуй, сынок! – ответил Виссарион, не прерывая работы.
– Сосо, это ты? – спросила Хатия.
– Я.
– Где сейчас солнце, Сосо?
– Где ему быть? На небе.
– А в каком месте?
– Гм… над черешней!
– Если над черешней, то я вижу солнце!
– Точно, над черешней!
– Папа, – обратилась Хатия к отцу, – что тебе сказал врач в Батуми?
– Сколько раз тебе повторять?
– Повтори еще раз. Пусть услышит Сосо!
– Врач сказал, что, если незрячий человек видит солнце, ему можно возвратить зрение.
– Слышишь, Сосойя?
– Слышу, Хатия… Спустись-ка на минуту, есть дело. Хатия спустилась во двор, подошла ко мне и остановилась.
– Я знаю, зачем ты пришел, Сосойя!
– Что ты сказала тете такое, что женщина потеряла покой?
Хатия не ответила. Она отстранила меня, направилась к калитке, открыла ее, вышла на дорогу и медленно зашагала к нашему дому. Я последовал за ней.
Хатия остановилась во дворе и спросила:
– Где тетя Кето?
– Тетя! – позвал я. Тетя вышла на балкон.
– К тебе пришла Хатия.
Тетя вздрогнула. Она быстро сбежала по ступенькам лестницы и подошла к нам.
– Что случилось, Хатия? – спросила она, и голос ее задрожал.
– Здравствуйте, тетя Кето… Ничего не случилось… Просто я соскучилась по вас… Вот и пришла…
Тетя улыбнулась, обняла Хатию за плечи и повела ее к дому.
– Может, помочь вам по хозяйству, тетя Кето?
– Нет, девочка, спасибо тебе!
– Кукурузу молотить…
– Эх, детка, была бы кукуруза, найдется кому ее молотить… – вздохнула тетя. – Есть же у меня Сосо…
– Сосо – лентяй, – улыбнулась Хатия. Я слушал их и ничего не понимал.
– У нас есть кукуруза, тетя Кето, много кукурузы. Папа велел передать вам: если нужно, мол, одолжу…
Хатия присела на травку, мы – рядом с ней.
– Спасибо тебе, Хатия, и отцу твоему большое спасибо! Не нужно нам кукурузы, она вам больше пригодится…
– Вечером папа принесет вам пуд кукурузы… – Хатия помолчала, потом тихо, почти шепотом, сказала: – А знаете, тетя Кето, то, что я тогда сказала вам, оказалось неправдой!
– Что?! – вскрикнула тетя.
– Да. Неправдой. Ошиблась я, показалось…
Тетя подозрительно посмотрела на меня, потом на Хатию.
– А теперь ты говоришь правду?
Тетя встала. Я смотрел на Хатию разинув рот.
– Теперь я говорю правду, а тогда ошиблась. Я долго потом думала и поняла, что ошиблась! – ответила Хатия с улыбкой.
– Поклянись, Хатия! – сказала тетя, и я почувствовал, что у нее от волнения сперло дыхание.
Улыбка исчезла с лица Хатии. Она медленно встала и выпрямилась перед тетей.
– Кем мне поклясться, тетя Кето?
– Поклянись матерью, Хатия!
Хатия долго молчала. Потом она отчетливо произнесла: – Клянусь могилой матери, тетя Кето!
– Девочка моя дорогая! – Тетя обняла Хатию, осыпала поцелуями ее лицо. – Значит, ошиблась ты? А я- то… – Она вдруг разрыдалась, закрыла лицо руками и бросилась в дом.
Хатия стояла не двигаясь и улыбалась своей милой, чарующей улыбкой.
Хатия улыбалась, но никогда раньше я не видел на ее лице столько печали и страданий.
НЕ ТАК УЖ СТРАШЕН ЧЕРТ
После обеда мы работали на склоне, в кукурузном поле. Внизу на дороге показался наш почтальон Коция.
– Здорово, бабы! – крикнул он, словно не замечая нас – меня, дядю Герасима, Лукайю Поцхишвили и Виссариона Шаликашвили.
– С чем пожаловал, Коция? – отозвалась за всех бригадир Ксеня.
– Да вот, привез вам сахар, масло, крупчатку, икру, балык, мед… Для керосина и мыла сегодня не хватило места, привезу завтра… А пока нате вам газету, кладу ее вот здесь, под камнем, забирайте!
– Писем нет?
– Письма в пути!
– Чтоб тебе!..
Коция ушел, покачивая головой. Я сбежал вниз, принес газету. Все окружили меня.
– Ну-ка прочти, Сосойя, что нового на свете! – попросил дядя Герасим, удобно усаживаясь под деревом.
Я начал:
– «После ожесточенных боев наши войска оставили города…»
Закончив чтение, я отложил газету. Никто не проронил ни слова. Наконец после долгого молчания заговорил Виссарион Шаликашвили:
– Прет, значит, сукин сын?!
Он в сердцах стал выколачивать трубку об черенок мотыги.
– Прет, да еще как!.. – вступил в разговор Лукайя. Он оторвал кусок газеты, насыпал туда табак, свернул самокрутку, закурил, выплюнул приставшую к губам табачную пыль и продолжал: – Вся Европа работает на них… Здесь тебе и Франция, здесь и Австрия, и эта… как она называется, Сосойя, страна рядом с ними? *
– Чехословакия.
– Вот. И Чехословакия… А кто работает на нас?
– На нас работаем мы! – сказал дядя Герасим.
– Кто «мы»? – переспросил Лукайя.
– Я, ты, он, вот эта золотая девочка – Хатия, вот этот прохвост – Сосойя, бабы наши…
– Вот-вот, бабы, оно и видно по нашим делам! Работяги!.. А Гитлер – у порога! – махнул рукой Лукайя.
– В воскресенье ходила я на базар… – начала Като.
– Было, конечно, полно всего, выбирай что душе угодно! – хмыкнула Агати.
– Да погоди ты! – прикрикнул на нее дядя Герасим. – Ну и что дальше?
– Был там один… – продолжала Като. – Так он рассказывал…
– Что же он рассказывал?
– Оказывается, Гитлер выдумал новое оружие: за десять верст кругом сжигает все…
– Кто сказал это? – спросила Маргарита.
